 |
|
РОМЕНСКИЙ. Глава10
Может, были с судьбой нелады, И со случаем плохи дела, А тугая струна на лады С незаметным изъяном легла… Владимир ВЫСОЦКИЙ Репертуар Аркадия Северного насчитывал примерно тысячу песен - это очень много! Большую половину из них он знал наизусть. Как я уже говорил выше, у Северного была отличная память. К примеру, он не пользовался записной книжкой, а помнил все нужные телефонные номера наизусть. Кононов вспоминает, как однажды звонил своему приятелю из телефонной будки, а рядом стоял Аркадий. Кононов вслух произнес номер абонента, и этого было достаточно, чтобы Аркадий его запомнил навсегда и впоследствии сам им воспользовался, не наводя справки у товарища. Но всех песен не упомнишь, какая бы феноменальная память у тебя ни была. Некоторые песни Северный пел всего лишь раз с листа и больше к ним не возвращался. Пел практически всё, что ему приносили: Высоцкого и Дольского, Вертинского и Галича, Алешковского и Лобановского, песни из репертуара Утесова, Лещенко, Козина, стихи Есенина и Саши Чёрного, а также сочинения невысокого уровня неизвестных авторов - жанр блатной песни очень демократичен и вмещает в себя и высокохудожественные произведения и графоманскую стряпню. Единственно, что он отвергает и с чем не хочет иметь никаких дел, - это политика. Однажды Северному подсунули низкопробные стишки антисоветского содержания: Долой Советы, долой всю власть Советскую, Долой правительство ЦК КПСС! А мы надеемся на силу молодецкую, В тиски железные зажмём большевиков... Северный не стал петь эти стихи. Нельзя сказать, что его не устроил невысокий уровень предложенной ему «поэзии», грубая прямолинейность и плакатность содержания, - в блатной песне встречаются выкрутасы и пооригинальнее. Похоже, его просто не прельщала роль трибуна и бунтаря, а скорей всего, он почувствовал, что этот крамольный текст не имеет ничего общего с блатной песней, нарушает, так сказать, законы жанра. Но как бы ни был обширен репертуар, набранный и в Одессе, и в Питере, и в других городах, но он постепенно иссякал. Северный стал повторяться, петь «без листа» одни и те же песни, и Маклакова это обстоятельство не устраивало. Нужно было что-то придумать. Где-то отыскать свежие песни. Рыться в архивах в поисках дореволюционного и нэповского репертуара не представлялось возможным - кто тебе позволит копаться в советских архивах, если ты не из органов, не состоишь в каком-нибудь творческом союзе и у тебя даже нет учёной степени, а ты простой советский гражданин? Ездить по лагерям и собирать блатной фольклор - тоже бред. Чего доброго, за такие поиски тебя там и оставят. Значит, надо писать свои песни. Но поэтическим даром никто из всей компании не обладал. Никто, кроме... Владимира Роменского. С Владимиром Роменским Маклаков был знаком ещё с 1971 года - их познакомили общие друзья. А так как жили они неподалеку друг от друга - Маклаков на Большом проспекте, а Роменский на улице Олега Кошевого, то часто встречались на улице, в магазине или в других местах. Иногда Маклаков приглашал своего товарища поприсутствовать на записях - так, из чистого любопытства. Роменский приносил свои стихи, но до поры острой нужды в них не было. Это была в основном лирика, очень личные стихи - размышления о жизни и превратностях судьбы сорокалетнего мужчины, кое-что уже повидавшего и познавшею в этом мире. Роменский не предпринимал никогда попыток опубликовать их - просто записывал в тетрадку и изредка читал своим друзьям. Родился Владимир Роменский 20 мая 1935 года в Ленинграде в «медицинской» семье - отец и мать были врачами. Отец ушёл из семьи ещё до войны, и Владимир в полной мере на себе испытал, что такое безотцовщина. В блокаду остались с матерью в Ленинграде - не смогли эвакуироваться. Когда закончилась война, пошёл в школу, окончил десять классов. С 1955 по 1958-й служил в армии рядовым. Демобилизовался и пошёл работать на завод электриком. В институт так и не поступил, не то чтобы не смог, просто не захотел - по характеру гордый и независимый, не любил, когда его экзаменуют. В компании всегда отличался угрюмостью и бунтарским нравом, но с друзьями был до сентиментальности открыт и привязчив. Очень ценил дружбу. Что-то часто мне снятся друзья; Ни жены, ни любовниц не снится. Видно, в этом повинен сам я – Мне за сорок, и это не снится. И когда, просыпаясь, лежу С неоткрытыми с пьянки глазами, Я вот этими снами живу И опять я как будто с друзьями... Однажды он присутствовал на записи, где записывался Аркадий Северный. Атмосфера была весёлая и непринуждённая, но что-то не клеилось. Маклаков досадовал на то, что Аркадий уже по третьему кругу поёт одни и те же песни. -Нужно бы что-нибудь новенькое, ребята! - сетовал Маклаков. - А эти песни уже мы записывали, и их все знают. Что толку, если мы в который раз запишем их? Творчества нету, новизны! -А давай попробуем на Володины стихи что-нибудь сочинить, - подал идею Резанов. - Мы ведь уже когда-то что-то его пели. Может, и сейчас получится... Роменский был не против, достал свою тетрадку - пожалуйста, берите. Правда, не знаю, что у вас из этого выйдет... Взяли первое же попавшееся на глаза стихотворение, подобрали нехитрую мелодию. Аркадий вооружился текстом, и запись пошла: Петербурга зеркальные стекла Моет мелкий, порывистый дождь. Вся Россия слезами промокла, И отсюда бежит кто-то прочь. Променял кто-то русскую землю На каштаны парижских полей, Петербург под дождём будто дремлет, Ну а дождь всё сильней и сильней... За «Петербургом» записали ещё одну и ещё. Правда, в стихах Роменского не было откровенного уголовно-воровского налёта, но в них была искренность и простота, которая прекрасно гармонировала с тремя блатными аккордами. И работа опять закипела. Известно, что творческий процесс сближает людей - с этого момента Владимир Роменский стал полноценным членом группы. Он быстро сошёлся с Северным, Резановым и остальными музыкантами. Теперь на записи он приходил не как посторонний слушатель, а как участник, непременно принося с собой новые стихи. В эти дни он сблизился с Аркадием, и они стали друзьями. Неоднократно Аркадий гостил у Роменского, оставался у него ночевать, а уж сколько было выпито и переговорено всего! В отличие от Аркадия быт Роменского был более-менее устроен: он жил в семье, работал (состоял в артели, которая промышляла выгодным в те годы неофициальным бизнесом - обивкой дверей дерматином), имел лишний рубль на обустройство жилья и на выпивку. Заразившись от друзей «магнитофонной» болезнью, он даже купил себе дорогой импортный магнитофон и записал на него своего друга. Но «делать деньги» на дружбе не стал, а слушал записи из чистого удовольствия. Любил песни грустные, старые тюремно-лагерные, которые Северный пел удивительно проникновенно и «с чувством». Под влиянием таких песен Роменский написал несколько стихотворений, которые впоследствии спел Аркадий. Самая яркая из них «Березы»: Березы, березы, березы, Вам плакать уж больше невмочь, Горьки и скупы ваши слезы, Как жизнь, уходящая прочь... ...Я видел березы с этапа; Вы плакали кровью тогда, А я, стиснув зубы, не плакал, Но нас унесли поезда... ...Вся жизнь, словно сказка, с березами, Мне снятся с березами сны, Но с этими жуткими грезами Я не доживу до весны... © "Northern Encyclopedia" |