| На главную страницу | Другие материалы об истории блатного фольклора и жанра |
|
ПЕТЕРБУРГСКАЯ ШПАНА «В XVIII веке жил англичанин по фамилии Хулигэн. Был он лорд и страдал от скуки. И чтобы развеяться, совершал общественно опасные действия. Задирал все слои населения. С него и пошло», — так объясняет происхождение слова «хулиган» одна из версий. История хулиганства вообще, под стать проституции, корнями уходит в глухую, далекую древность. Однако именно в начале ХХ века российское общество было серьезно обеспокоено «явлением, казалось бы, нового вида преступления: разного рода бесчинствами, подчас весьма жестокими и не имеющими видимых мотивов». Юристы же определили это явление термином «хулиганство». В Петербурге тогда действовало немало, пользуясь современным языком, устойчивых молодежных группировок, из среды которых заметно выделялись «владимирцы», «песковцы», «вознесенцы». Но наибольшей известностью как среди обывателей, так и среди полиции пользовались две группировки: «рощинцы» и «гайдовцы». «Обе шайки концентрируются на Петербургской стороне, но район деятельности каждой точно ограничен. Эти два крупных отдела имеют как бы свои фамильные отделения в других частях города. „Гайдовцев" отличают по тому, что у них картуз залихватски надвинут на правое ухо, а у „рощинцев" — на левое, кроме того, различен цвет шейного шарфа-кашне, у „рощинцев" — красный, у „гайдовцев" — синий». По свидетельству современников, эти две группировки имели строгую «табель о рангах», корпоративный суд, общественную кассу, особый церемониал для принятия в свой состав новых членов. Основным занятием хулиганских группировок и групп было сутенерство. А в свободное от сутенерских забот время хулиганствующая молодежь занималась тем, чем и «положено» заниматься хулиганам. «Праздношатайство днем и ночью с пением нецензурных песен и сквернословием, бросанием камней в окна, причинение домашним животным напрасных мучений, оказание неуважения родительской власти, администрации, духовенству; приставание к женщинам, мазание ворот дегтем, посягательство на женское целомудрие до изнасилования включительно; избиение прохожих на улице, требование у них денег на водку с угрозами избить, вторжение дома с требованием денег на водку, драки; истребление имущества, даже с поджогом, вырывание с корнем деревьев, цветов и овощей без использования их, мелкое воровство, растаскивание по бревнам срубов, приуготовленных для постройки», — так пишет журнал Министерства юстиции за 1913 год. Власти пытались бороться с хулиганством посредством достаточно либерального российского законодательства, но без особых успехов. Тем более что грянул 1917 год. По мнению историка А. Днепрового, активное участие в Февральской революции в Петрограде и во всех последующих событиях 1917 года приняла так называемая молодежь рабочих окраин — «рощинцы», «гайдовцы», «песковцы» и прочие. Причем числом не менее 2 тысяч человек. Насколько активно петроградская шпана двинулась на штурм самодержавия, установить практически невозможно. Но то, что, воспользовавшись революционным хаосом, «рощинцы» и другие энергично громили винные лавки и погреба — это вне всякого сомнения. Ураган революций и гражданской войны наложил отпечаток на жизнь всех слоев российского общества. Хулиганство как одно из следствий социальных потрясений распространилось по России с быстротой эпидемии в масштабах, доселе не виданных. Послевоенные хулиганы изрядно пополнили дореволюционный минюстовский перечень заметным числом «нововведений». «Бросали в местах общественного пользования взрывчатые аппараты, также стреляли из огнестрельного оружия и пугачей; с целью озорства толкали прохожих или хлестали их прутьями; ходили по тротуарам толпами и намеренно преграждали путь прохожим, обрызгивали их водой, грязью или плевками, а также бросали в них снегом». Кроме этого, забавлялись они и иначе. «Отправляли естественные надобности среди публики, появлялись голыми, бросали в глаза нюхательного табаку, тушили свет в общественных местах, устраивали ложный вызов пожарных, срывали плакаты, портили памятники, ломали почтовые ящики, подпиливали телеграфные столбы». В Петрограде активизация хулиганских группировок пришлась на 20-е годы. Новая формация хулигана — хулиган советский — непомерной агрессивностью и крепкой спайкой с уголовным миром нагнала на город уныние и страх. Более того, шпана шагнула с задымленных фабричных окраин прямиком в центр города. Самой знаменитой хулиганской группировкой по праву считалась «чубаровская», обосновавшаяся на Лиговке в районе Чубарова переулка (Транспортный переулок) и ставшая своеобразным «анклавом» внутри всей лиговской шпаны. Далее следовала «пряжкинская» группировка (район реки Пряжки), затем «покровская» (район нынешней пл. Тургенева). И, наконец, небольшая, но крайне хулиганистая группа со «Светлой ленты» (район кинотеатра «Баррикада»). А вот как выглядел питерский хулиган 20-х годов, по воспоминаниям старожила нашего города П. П. Бондаренко: «Носила эта братия широченные брюки-клеш, да еще почище, чем у матросов. С наружной стороны штанины внизу делался разрез, в который вшивался клин из черного бархата. Выглядит „шикарно". Слово „финка" имело два значения: одно — знаменитый финский нож, другое, не менее знаменитое в то время, — шапка-„финка". Летом шпана носила кепки, сдвинутые на левое ухо, либо фуражки-"капитанки" с большим лакированным козырьком, сама "капитанка" непременно синего цвета. Куртка - что-то наподобие матросского бушлата». Советские власти предприняли первую попытку обуздать разгул хулиганства в 1922 году. В УК РСФСР появилась статья, предусматривающая уголовное наказание за хулиганство как таковое. Правда, наказание хулигану грозило небольшое: «принудительные работы или лишение свободы на срок до одного года». Результат подобного обуздания оказался довольно плачевным: шпана продолжала держать город в страхе, а милицию было сложно заставить лишний раз показаться на Лиговке. Однако вскоре хулиганы «в натуре» познали, что есть пролетарский гнев и насколько порою суров и увесист бывает закон советского государства. В 1925—1926 годах началась всесоюзная антихулиганская кампания, количество преступников, осужденных за хулиганство, значительно возросло. В Ленинграде тяжелые для шпаны времена настали с 1926 года. Первым звонком стало так называемое «чубаровское дело» о групповом изнасиловании в саду «Сан-Галли». Суд не счел возможным цацкаться с лиговской публикой и приговорил пятерых участников насилия к расстрелу, остальных — 21 человека — к различным срокам лишения свободы. В отместку за корешей шпана сорганизовалась в «Районный союз советских хулиганов», направила в различные инстанции анонимные письма-угрозы, совершила ряд групповых изнасилований и подпалила товарные склады и завод «Кооператор» (бывший «Сан-Галли»). Ответ властей на действия лихого союза последовал быстро и сокрушительно, словно фугасный снаряд... У хулиганов предвоенного десятилетия уже не было того размаха и «славы», как у питерской шпаны 20-х годов. К тому же самые черные дни в истории хулиганства были еще впереди, и наступили они в момент провозглашения Сталиным известного тезиса об обострении классовой борьбы по мере построения социализма. Отныне всякое хулиганское действие рассматривалось судами с позиций этого самого обострения и соответственно несло для виновного более суровое наказание, чем прежде. Однако хулиган оказался существом на редкость жизнестойким и дееспособным. В конце 30-х — начале 40-х годов в Ленинграде крупных группировок не наблюдалось, но «очаговое» хулиганство захлестнуло буквально весь город. Дурной репутацией пользовались следующие места: традиционно — Лиговка, а также район пивной на углу улицы Шкапина и Обводного капала, сад Госнардома, район кинотеатра «Великан», ЦПКиО имени Кирова. Хулиганы действовали дерзко, нахраписто, небольшими группами. К набору обычных хулиганских «аксессуаров» — финка, свинчатка — прибавилась бритва, оружие опасное и подлое. 14 октября 1939 года вышел приказ начальника Управления НКВД, которым предписывалось всем органам РКМ «борьбу со всякого рода хулиганскими проявлениями поставить одной из центральных и решающих задач в работе, мобилизовав на это весь милицейский состав». Летом 1940 года в Ленинграде состоялось несколько показательных судебных процессов, получивших особый общественный резонанс. В трех случаях судили хулиганские группы от 6 до 12 человек, совершивших групповые изнасилования в Октябрьском, Приморском и Василеостровском районах города. В одном случае несколько молодых людей обвинялись в убийстве из хулиганских побуждений коммуниста Козочкина. Едва успели выездные сессии городского суда воздать хулиганам должное, как в печати появилось суровое требование трудящихся: «На советских улицах следует установить образцовый порядок. Хулиганы должны как огня бояться советских законов, на собственной гнусной шкуре должны они испытать жестокие удары советского правосудия. Довольно либеральничать с хулиганами! Город Ленина, наш славный и любимый город, должен быть очищен от этой скверны!». Трудящихся поддержала творческая интеллигенция, в частности М. Зощенко, ставший свидетелем (если не потерпевшим) беспричинного плевка хулигана в пассажира трамвая. В заметке «Ликвидировать хулиганство» Зощенко писал: «...тут требуется особый литературный жанр — циркуляр или распоряжение милиции о беспощадной борьбе с хулиганами». 10 августа Президиум ВС СССР издал указ «Об уголовной ответственности за мелкие кражи на производстве и за хулиганство». Затем в стране началось истребление хулиганства. Для этих целей в городах создавались так называемые дежурные камеры народных судов. В Ленинграде первая дежурная камера была открыта в Дзержинском районе. Речь заместителя городского прокурора Д. Грибанова не услышал и не прочел только неграмотный и глухой хулиган: «Для рассмотрения дел о хулиганстве в Ленинграде создаются дежурные камеры народных судов. Задержанных за хулиганство будут сразу же направлять в эти камеры. Дела будут слушаться там без предварительного расследования, с применением предусмотренных законом мер наказания — до 5 лет лишения свободы. Действия злостных хулиганов, нанесших кому-либо ранение или увечье либо совершивших преступления группой, квалифицируются как бандитизм. Виновные подвергнутся самым суровым мерам наказания, вплоть до расстрела. Такого рода дела рассматриваются в срочном порядке городским судом. По делам о хулиганстве впредь исключаются такие меры наказания, как исправительно-трудовые работы. Помимо лишения свободы, к хулиганам будет дополнительно применяться по приговору суда запрещение после отбытия наказания проживать в Ленинграде и других промышленных центрах, а также высылка в отдаленные местности. Жестко будут караться также всякого рода нарушения общественного порядка — озорные действия, площадная брань и т. д.». После такого напутствия послабления хулиганам, понятно, не наблюдалось. Дежурные камеры народных судов работали с раннего утра и до 12 часов ночи, за день успевая «обслужить» до десятка отловленных клиентов. «Попов М. П. 21 августа в закусочной выражался нецензурной бранью и толкал посетителей. 22 августа осужден к 1 году тюремного заключения». «Кузнецов В. П. 21 августа ударил чемоданом по лицу гр-на Сахарова. 22 августа осужден к 3 годам тюремного заключения и после отбытия наказания с запрещением в течение 4 лет проживать в главных городах Союза». «На площадке возле дома № 10/12 по 11-й Красноармейской улице сидели на скамейке несколько жильцов этого дома. Неожиданно на площадке появился П. Смородинов — отъявленный хулиган, известный н этом районе под кличкой Ханжа. Смородинов беспричинно приставал к сидящему на скамейке Н. Бурдилову. Он всячески его оскорблял, ударил селедкой по лицу, а затем стал избивать и сбросил со скамейки на землю. Вчера дело Смородинова рассматривал в дежурной камере народный суд под председательством тов. Тимковой. Смородинов осужден на 5 лет лишения свободы с последующим запрещением в течение 5 лет жить в центральных городах СССР». Подобные меры возымели действие. К началу 1941 года в Ленинграде был установлен образцовый порядок. В послевоенные годы последовал невиданный взлет бесчинств городской шпаны. С весны 1944 года стремительно вышла в рост уголовная преступность. Милицейскими чинами это объяснялось прежде всего тем, что от граждан, вернувшихся из эвакуации, в органы милиции начали поступить заявления о кражах, совершенных в период 1941—1943 годов и не зарегистрированных в то время, а также изменением системы учета самих уголовных проявлений, в число которых стали включались кражи овощей с колхозных и частных огородов. Кроме того, по мнению начальника Управления НКВД по Ленинграду и Ленинградской области, рост преступности оказался возможным и из-за того, что в большой массе возвращающегося населения в город «просочилось некоторое количество неустойчивого и преступного элемента». И пока шло выяснение причин роста, «некоторое количество неустойчивого и преступного элемента» многократно умножилось, затем количество переросло в качество, и к маю 1945 года Ленинград представлял классический образец послевоенного города, переполненного шайками шпаны и бандами матерых уголовников. «Днем и ночью в центре города и на его окраинах идет ожесточенная борьба между милицией и преступным миром, покушающимся на покой и безопасность ленинградцев. Об этой „малой" войне редко говорят и еще меньше пишут. Многие из сограждан, возможно, о ней даже не догадываются. Но нам, непосредственным участникам этой войны, хорошо знакомы ее размах и ожесточение, ее герои и жертвы», — так писала в те дни газета ленинградской милиции «Пост революции». Город терроризировали банды Волкова, Тюрина, Сарнака, Лебедевой, братьев Глаз. Крупные воровские притоны процветали на улице Бакунина, Свечном и Таировом переулках. В городе появились своеобразные зоны, куда милиции путь был заказан: знаменитое воровское «толковище» близ Греческой церкви, на месте нынешнего БКЗ, район Владимирской площади и дома № 19 по Владимирскому проспекту, городские кладбища. К примеру, на Новодевичьем кладбище в теплое время года в склепах жили блатные, и, когда днем с кладбищенской территории доносились звуки выстрелов, прохожие на Международном (Московском) проспекте особо не волновались, догадываясь, что это развлекается блатата — пулями отшибает у надгробных ангелочков носы и крылья. Медленно, но верно визитной карточкой Ленинграда становился криминальный тип, одетый по воровской моде того времени — синяя кепка-малокозырка, смятые «в гармошку» хромовые сапоги, белый шарф и, конечно, зуб-фикса (правда, по словам очевидцев, такой блатной прикид больше соответствовал южным городам Союза, в частности Ростову, нежели Ленинграду). Не менее остро, чем бандитизм, в городе стояла проблема уличного хулиганства, где тон задавала как взрослая шпана, так и шайки безнадзорных и беспризорных малолеток. Причем хулиганство малолеток носило намного более непредсказуемый и опасный характер. Так, 7 ноября 1945 года крепко «выпимший» подросток Кошкин на Невском проспекте у кинотеатра «Октябрь» открыл беспричинную стрельбу из пистолета, ранив четырех человек. К тому же взрослый преступный мир умело прививал подрастающему поколению «романтику» блатной жизни и ловко использовал пацанов в своих неблаговидных целях. «Образ урки вызывал не только страх, но и особое чувство уважения. Урка был не просто рискованным и ловким, он жил по жестоким воровским законам, которые, в отличие от государственных, нарушать было нельзя. В дворовой жизни среди мальчишек среднего возраста был модным образ уркагана, смешанный с образом матроса. Помню, как классе в третьем, не желая отставать от всеобщего поветрия, я понаделал себе наколок, надел на зуб фиксу из фольги, обрезал козырек у обычной кепки, сделав „малокозырку", попросил бабушку вставить клинья в брюки, чтобы они стали клешами, пытался достать тельник», — так вспоминает об атмосфере, царившей в мире послевоенных пацанов, известный джазмен и композитор Алексей Козлов. Первый удар по преступному миру был нанесен осенью 1945 года. 29 октября вышло постановление Исполкома Ленгорсовета «О мероприятиях по укреплению общественного порядка и безопасности в г. Ленинграде». Постановлением предусматривалось усиление работы милиции «по изъятию преступного элемента и обеспечению общественного порядка в местах наибольшего скопления населения». Органам суда и прокуратуры предлагалось осуществлять «быстрейшее рассмотрение дел уголовных преступников, хулиганов и злостных нарушителей общественного порядка», а также принятие необходимых мер для создания дежурных камер народных судов. Помимо органов правопорядка, на борьбу с преступным миром были мобилизованы и коммунальные службы города. «Учитывая, что особую ответственность за общественный порядок несут управхозы, дворники и коменданты домов, органам милиции предложено систематически проверять и инструктировать их, привлекая к строжайшей ответственности тех, кто проявляет бездеятельность, не ведет борьбы с хулиганством, воровством, нарушением паспортной системы. Нерадивые управхозы, дворники, коменданты должны сурово наказываться, вплоть до снятия с работы и лишения жилплощади в данном доме. Необходимо строго применять статьи „Положения о паспортах", удаляя преступные и хулиганские элементы из Ленинграда. В месячный срок должны быть укомплектованы все вакантные должности дворников и сторожей, пересмотрен их состав и заменены неработоспособные. В срок до 1 ноября закрыть на замки все проходные дворы и запасные выходы, подвалы, чердаки и сараи, а в ночное время - двери, ворота, калитки. Управхозы, сторожа и дворники каждый вечер обязаны обходить дворы, лестницы, подвалы и чердаки. Во всех домохозяйствах восстановить дворницкие и звуковую сигнализацию у ворот. Должно быть ускорено восстановление уличного освещения на всех улицах, а также дежурного освещения домов, коридоров и лестниц в ночное время». Кроме того, Ленгорсовет рекомендовал «профсоюзным органам шире развернуть массовую работу среди трудящихся на предприятиях, в учреждениях, в учебных заведениях, воспитывая чувство дисциплины и ответственности у каждого за соблюдением общественного порядка». Дворцам культуры, библиотекам, клубам и красным уголкам также предписывалось усилить воспитательную работу «особенно среди молодежи и детей». В начале 1946 года пресса сообщала: «Наши органы нанесли в последнее время немало крепких ударов по хулиганским элементам». То была сущая правда. Уличное хулиганство резко пошло на спад, чему всемерно способствовала ударная работа 15 дежурных камер народных судов, где приговор элементу выписывали по довоенной практике — быстро, увесисто и сердито. Положительные сдвиги произошли в борьбе с детской безнадзорностью и беспризорностью. В июне 1946 года Управлением милиции был составлен план работы и издана директива по решению этой проблемы. Первым значительным успехом стало исчезновение известного в Ленинграде района обитания беспризорников — по Суворовскому проспекту от Невского до 9-й Советской улицы. А вот с уголовниками дело было сложнее. Ликвидировали несколько крупных банд, в частности, в марте 1946 года уголовный розыск обезвредил банду братьев Глаз. Но преступный мир еще крепко держался на своих позициях. 1947 год не принес решительных изменений. Наоборот, в городе резко возросло количество уголовных проявлений в том числе тяжких — убийства, разбои, грабежи. 1 февраля горком ВКП (б), выражая «общее мнение трудящихся», дал отрицательную оценку работы ленинградской милиции. Итогом «общего мнения» стало как снятие с занимаемых должностей отдельных милицейских чинов, так и организационная перестройка структуры уголовного розыска. 4 июня Президиум ВС СССР издал указы «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» и «Об усилении охраны личной собственности граждан». В соответствии с этими указами преступному элементу отныне «карячилось» до 25 лет лишения свободы. Указами предусматривалась уголовная ответственность и для излишне молчаливых сограждан (до 3 лет заключения или ссылка до 7 лет). По мнению генерального прокурора СССР К. Горшенина, это должно было «повысить ответственность тех, кто, зная о готовящемся или совершенном преступлении, не выполняет своего гражданского долга, не помогает органам власти пресечь преступление, наносящее вред отдельным трудящимся и советскому государству». Жесткие репрессивные меры сыграли свою роль: они внесли в ряды шпаны и уголовников значительное опустошение. При этом, естественно, крепко доставалось и тем гражданам, кто совершал незначительные преступления, подпадающие под действие указов. Завершающий удар по преступности последовал после принятия Постановления Совета Министров СССР и ЦК ВКП (б) «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары». К началу 50-х годов Ленинград превратился в относительно спокойный и безопасный город. Однако уже к середине нового десятилетия уличное хулиганство вновь начало приобретать угрожающие размеры. К тому же, помимо привычной — пьяной и угрюмой шпаны, в городе появились группы странных молодых людей, резко выделяющихся из общей массы советских граждан своим внешним видом и поведением. С легкой руки фельетонистов, их окрестили «стилягами», «отщепенцами», «плесенью», объявили моральными уродами и повели против них непримиримую войну как с антиобщественным элементом. В декабре 1956 года Президиум ВС РСФСР принял указ «Об ответственности за мелкое хулиганство», в соответствии с которым нарушителям общественного порядка грозил арест от трех до пятнадцати суток. Этим указом вновь возрождалась практика сталинских дежурных камер народных судов, только в несколько либерализированном, хрущевском варианте. Нововведение оказалось действенным против пьяных работяг. Настоящая шпана его практически не заметила. 2 марта 1959 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об участии трудящихся в охране общественного порядка в стране». «Советский народ добился больших успехов во всех областях хозяйственного и культурного строительства. Из года в год неуклонно повышается материальное благосостояние трудящихся. Благодаря огромной работе, проводимой партией, правительством и общественными организациями по коммунистическому воспитанию населения, в нашей стране резко сократилась уголовная преступность и значительно укрепилась социалистическая законность. Однако, наряду с этим, в нашем советском обществе еще имеются лица, которые не соблюдают нормы общественного поведения, появляются в нетрезвом состоянии в общественных местах, совершают хулиганские действия и другие поступки. ЦК КПСС и Совет Министров СССР в целях широкого привлечения трудящихся к охране общественного порядка принял многочисленные предложения о создании на предприятиях, стройках, транспорте, в учреждениях, совхозах, колхозах, учебных заведениях и домоуправлениях добровольных народных дружин по охране общественного порядка». Это постановление обязывало усилить борьбу с антиобщественными проявлениями учреждения внутренних дел, органы прокуратуры, юстиции и суды, а также предписывало «практиковать проведение открытых судебных процессов над злостными нарушителями общественного порядка». Одновременно в Ленинграде состоялся громкий уголовный процесс над хулиганами из шайки некоего Кузьмина, обвиняемыми в убийстве комсомольца Трайнина. Итогом процесса стал не только расстрельный приговор главарю шайки, но и массовый приток в народные дружины городских коммунистов и комсомольцев. К осени в рядах ленинградской ДНД насчитывалось 40 тысяч активных членов (к слову сказать, первые дружинники были весьма энергичными и рукастыми, не чета тем заторможенным гражданам с нарукавными повязками из 80-х годов). На рубеже 50 — 60-х годов в Ленинграде началось стремительное перемещение очагов хулиганства из центра города в новостройки. Именно на эти годы пришлось становление многочисленных группировок окраинной шпаны. Например, знаменитых дворовых «кодл» или «шобл» Московского района — «СС», «Квадрат», «Рубин» и т. д. (кстати, крики общественности в 80-х годах по поводу так называемого «казанского феномена», то есть враждующих между собой группировок казанской шпаны, объясняются не каким-то там особым «феноменом», а тем, что журналистам просто позволили рассказать о явлении, которое было присуще многим городам Союза еще с хрущевских времен). Курс, взятый XXII съездом КПСС (1961 г.) на ускоренное построение коммунистического общества и полную ликвидацию преступности и причин, ее порождающих, посредством прежде всего «способности самих масс охранять правопорядок», привел к тому, к чему и должен был привести — резкому сокращению грамотных милицейских кадров и как следствие — к увеличению этой самой преступности и разгулу хулиганства. Появившийся вскоре указ Президиума ВС СССР «Об усилении ответственности за хулиганство» (1966 г.) оказался несколько запоздавшим, чтобы кардинально повлиять на ситуацию с расцветом дворовых «кодл». Конец 60 — середина 70-х стало временем очередного взлета активности ленинградской шпаны, породившим немало одиозных личностей типа авторитета «квадратовской кодлы» Финая или же Коли Байкова, застенчивого юноши из той же компании, имевшего несколько «ходок» на зону и в конце концов получившего «вышак» за зверское убийство. Шпана тех лет вид имела весьма колоритный: ботинки на высокой платформе, брюки, зауженные до колен и сильно расклешенные внизу (особым шиком считались пришитые к клешам стальные цепочки), солдатские ремни, свободно болтающиеся на бедрах (ремни с тяжелыми пряжками использовались в драках), узкие водолазки и волосы до плеч (почему-то многие называли такую прическу «под битла»; народ называл таких «волосатиками»). Закат хулиганских группировок пришелся на начало 80-х. Во многом это можно объяснить тем, что к этому времени прежние дворовые авторитеты либо остепенились и отошли от дел, либо спились или были убиты в драках, либо мотали срок в колониях и тюрьмах. К тому же некогда модная среди определенной части молодежи «романтика» блатной жизни постепенно начала отмирать, уступая место новому веянию времени — фарцовке и спекуляции. Следует отметить и такой факт, что на тот период усилил властей по ограждению подрастающего поколения от влияния улицы проходили довольно успешно. Постсоветская шпана отлична от своих предшественников во всех отношениях. Сегодня законы улицы стали намного агрессивнее и жестче. На смену внушительным хулиганским «кодлам» пришли мелкие группы дворовой молодежи, занимающейся откровенной уголовщиной — квартирными кражами, уличными грабежами. Высокий процент наркоманов среди членов подобных групп делает их поведение непредсказуемым и крайне опасным для окружающих. Впрочем, история современной петербургской шпаны еще продолжается и потому требует своего дальнейшего изучения. автор: Виктор Степаков (Журнал «Нева», 1998, №7, стр. 220-226) © "Northern Encyclopedia" 'lmpae.newkro.info', "request_uri"=>getenv('REQUEST_URI'))); print $lmpan->return_announcements(); ?>  |