Эту главу мы сначала хотели начать дежурной фразой, что вот, мол, "Северный в отличной форме, полон творческой энергии…" Хотели, но отказались. Потому как это было бы неправдой, а точнее – полуправдой. Да, "физически" Аркадий, действительно, здоров. А вот психологически… Недаром врачи-наркологи советуют "завязавшим" сменить обстановку. Легко сказать! Это там, в заграницах, просто: взял и полетел куда-то там на Таити, погреться на солнышке пару месяцев… А у нас? Весёлый посёлок на Купчино менять, что ли? Какая хрен разница: "ни кола и ни двора, и ни рожи с кожей…" Все вокруг пьют, веселятся и не спиваются почему-то. Один ты, как дурак, трезвый на этом празднике жизни. Один. "Спой, Аркаша, что-нибудь весёлое…" Щас. Разогнались. Но жить-то надо, ведь каждый человек надеется на что-то лучшее. И в гостях хорошо, но и домой уже пора. А если не домой, то в Питер хотя бы.

Октябрь. "Листья жёлтые над городом кружатся. С тихим шорохом нам под ноги ложатся…" Северный возвращается в Ленинград – из Москвы и с песнями. А его уже ждут. Кто-то с неподдельной радостью, а кто-то… Да чего уж там! Пока Аркадия не было в Питере, слава о его киевских и одесских гастролях долетала сюда вместе с записями. Питерские коллекционеры вполне могли и заочно убедиться, что Северный "пока ещё не выдохся"; а теперь, когда он сам предстал перед ними и… "ни в одном глазу". Вперёд! Аппаратура готова – пора делать новые концерты! А с каким ансамблем – тут и думать нечего. Под эту затею ещё один питерский коллекционер Николай Иванович Корниенко вместе с Маклаковым и вернувшимся с кавказских заработков Резановым, конечно же, решают возродить "Братьев Жемчужных". Да не просто возродить, а с такой музыкой, чтоб все упали! Раньше у "Братьев" был только саксофон, а теперь Резанову удаётся сколотить сильную духовую группу: Виталий Смирнов, Валерий Заварин и Георгий Чиков, работавший в знаменитом "Ленинградском Диксиленде". Сам Резанов берёт в руки банджо – он ведь тоже джазмен! – и "Братья Жемчужные" тоже становятся настоящим, профессиональным диксилендом. Под кличкой "Диксиленд" этот концерт, записанный в октябре 1977 года на квартире Раменского, и вошёл в историю.*

Однако, знаменательными и "эпохальными" оказались не только музыкальные находки! Этим концертом действительно открывается новый этап творчества Аркадия Северного, потому что именно здесь впервые звучит так много песен на стихи Владимира Раменского.

Позволим себе небольшое отступление. О личности этого достаточно самобытного поэта довольно подробно рассказал в своей книге Михаил Шелег.* Мы хотим только добавить несколько штрихов. Ведь Аркадий довольно часто "гостил" у Раменских. А сколько концертов было сделано на этой квартире! Недаром Н. С. Резанов в интервью с одним из авторов книги, которую вы сейчас читаете, говорил, что "надо сделать мемориальную доску на доме, где жил Владимир Раменский… Столько там записано было всего". И не только записано. Аркадию всегда были здесь рады. И когда в очередной раз он оставался без крыши над головой, то шёл именно сюда, зная, что приют будет ему обеспечен. Они были в чём-то похожи – непризнанный поэт и непризнанный певец… Впрочем, не признаны они были только официально, государством, а народонаселение этого государства знало и любило их песни.

Как мы уже говорили, первый раз песню на стихи Раменского Аркадий исполнил ещё в начале 1975 года, но тогда это дело практически никакого развития не получило. Маклаков, Рышков и Калятин особо голову не ломали: для составления репертуара концертов Аркадия им вполне хватало либо фольклорных песен, либо чьих-то авторских, но уже хорошо известных. Однако теперь организаторов не устраивают такие варианты. Им тоже нужен "оригинальный Северный", а для этого нужны и оригинальные, нигде ещё не звучавшие песни. Мысль, конечно, совсем не новая: и Фукс писал песни для Северного, причём, немало; да и вот, Коцишевский в Одессе тоже отметился… Но путь-то, вообще, перспективный! – были б песни хорошие. Маклаков песен не пишет; знакомых бардов у него, правда, полно, – но они все и сами горазды петь. Остальных участников тоже Бог не сподобил. И тогда кто-то из них вспоминает о Раменском. Владимир Николаевич охотно откликается, и достаёт свои тетрадки. Пожалуйста! Только здесь нет ни тёти Хаи, ни дяди Вани, – это в основном лирика, очень незамысловатая, именно в том стиле, в каком обычно и сочиняли неизвестные авторы уличных песен. И весьма созвучная нынешнему настроению Аркадия:

 

Я не жду уже лучших времён.

Я не буду начальником треста.

Я не буду никем увлечён,

Да и в жизни мне нет уже места…

 

В итоге концерт получается действительно качественный и оригинальный во всех отношениях. Маклаков и Рышков рассылают кассеты ящиками в различные города Союза, "Жемчужные" готовы к новым творческим успехам… а Аркадий вдруг исчезает из Питера. Но, несмотря на столь чувствительную потерю, "Братья", окрылённые успехом "Диксиленда", почти сразу же пишут ещё один концерт – "Листья жёлтые", и вновь с песнями Раменского. Вспоминая при этом, конечно же, об отсутствующем Аркадии: "Этой осенью от нас уехал наш самый лучший друг и товарищ – Аркадий Северный. Осенью мы временно потеряли своего друга. Но, Аркадий, ты услышишь эту песню, тебе станет грустно, ты вспомнишь о нашем городе, о твоих братьях Жемчужных и снова вернёшься в наш город. Аркашка! Мы ждём тебя! Приезжай к нам быстрей!" Как видно, "Жемчужные" сами не знают толком: а куда же, собственно, так неожиданно исчез их друг? А действительно – куда? Оставим пока этот вопрос без ответа, мы ещё вернёмся в эту осень, но чуть позже…

Аркадий вновь появляется в Питере только в декабре. И, что интересно, в шикарном прикиде; как рассказывали М. Шелегу: "На нём был хороший костюм, лакированные туфли и зонтик-тросточка…"* В общем, человек пропадал не даром! А в Питере все уже готовы к новым свершениям: "продюсеры" со своими магнитофонами, Раменский с текстами, и, конечно, Резанов. Гитара всегда при нём, а музыканты… Таковых на этот раз приводит Владимир Тихомиров, давний знакомый Раменского ещё по зоне. Сам немного играющий на гитаре, он тоже решает приобщиться к компании, окружающей Северного, и поучаствовать в записях. В дальнейшем он близко сойдётся с Аркадием и будет дружен с ним почти до самой смерти певца.

Итак, Тихомиров приглашает ансамбль, игравший в то время на подменах в одном из залов ресторана "Невский". Это была любительская группа, которой руководил старый друг Владимира гитарист Борис Циммер. В её состав также входили: барабанщик Владимир Вахромеев, басист Василий Морозов и певица Маша Иванова. Названия у этой скромной группы не было, но ведь ансамбль, аккомпанирующий Аркадию Северному, должен как-то называться! Несмотря на то, что Николай Резанов не только будет играть с этими новыми музыкантами, но и споёт несколько песен, марку "Братья Жемчужные" решили не использовать. А придумали нечто новенькое и оригинальное. Традиция всяческих творческих приколов и мистификаций для Северного давно не в новинку, и вот тут тоже сочиняется миф – прямо-таки детективный. "Грипп скосил всех "Жемчужных", и Николаю Ивановичу Корниенко, стало быть, приходится "срочно вызывать из ФРГ ансамбль "Чайка". Кстати говоря: а ведь был такой ансамбль! И именно из ФРГ, – играл в 60-70-е годы русские народные песни в этаком "лубочно-ресторанном" стиле. Конечно, мало похоже на то, что изображает Резанов с новыми коллегами; но, как бы там ни было, аккомпанемент для Северного готов. Две гитары, бас и ударник – сопровождение, как видите, совсем далеко убежало от джазовых опытов "Жемчужных". Но для песен, звучащих в этом концерте, оно оказывается вполне в масть. Ведь концерт получается не простой: богатая идея делать записи Северного из оригинальных песен на стихи Раменского здесь, наконец, разворачивается во всей красе. Фольклорных песен нет вообще, Северный поёт исключительно песни Раменского, и только Маша Иванова слегка разбавляет его популярной эстрадной лирикой. Песни разнообразные, и в целом получается концерт, который полностью стилистически выдержанным не назовёшь; хотя все темы здесь, безусловно, интересны. Но в первую очередь, конечно же, – белогвардейская:

 

Не надо грустить, господа офицеры,

Что мы потеряли – уже не вернуть…

Пусть нету отечества, нет больше веры,

И кровью отмечен нелёгкий наш путь…

 

Эта "контрреволюционная" тема в те годы уже не была новинкой для советского народа. И, конечно, не автор "Поручика Голицына", так и оставшийся нам неизвестным, открыл её. Она просто витала в обществе развитого социализма ещё с середины 60-х годов, на что уже не раз обращали внимание журналисты и социологи. Факт был несомненный: в самом передовом обществе планеты завелась ностальгия по старой России. Причём у того поколения, которое эту Россию и не видало, – просто создалась сказка от тоскливой реальности Совдепа… В этой сказке, кстати, с белогвардейской темой смыкалась и гусарская, реализованная, правда, совсем уж гротеском – анекдотами о поручике Ржевском. Вспомнилась нам она потому, что в концерте с "Чайкой" кроме белогвардейских песен звучит и ещё одна "художественно-историческая" – "И я была девушкой юной". Правда, она не имеет никакого отношения ни к гусарам, ни к России XIX века, – ведь это стихи Роберта Бёрнса; но чем ещё объяснишь появление такой песни в концерте Аркадия Северного? И точно в тот же ряд встаёт уже современная филатовская "Тает жёлтый воск свечи"… В общем, это вам не блатная романтика, Комитету уже есть на что обратить внимание…

И он, естественно, обращал, но больше в целях профилактики, чем по необходимости. Остались воспоминания Калятина о том, что приходили какие-то люди в штатском к Раменскому, да и Николай Резанов рассказывал об интересе к "Братьям Жемчужным", проявленном со стороны руководства "Ленконцерта". Но особо серьёзных последствий это не вызвало. Разве что некоторые боязливые коллекционеры повытирали на бобинах наиболее одиозные фамилии, произнесённые вслух: Галича, например, а также и свои собственные. На всякий случай, чтобы чего не вышло… Но в то же время, и опять же, на всякий случай, – многие стараются оставить о себе "память на века", пользуясь для этого любым удобным моментом.

Например, Николай Гаврилович Рышков. Примерно в эти же декабрьские дни он даёт Аркадию несколько текстов собственноручного изготовления. Сохранился небольшой фрагмент их записи под гитару: песня про самого Аркадия "Все меломаны Ленинграда…", а также песня про дочку Рышкова – Наденьку, – "Ей восемнадцать только что исполнилось…" Песни как песни, любительские поделки, конечно; но отчего бы и не спеть их в домашнем концерте для уважаемого хозяина? Вероятнее всего, это была своего рода репетиция перед новой записью, проверка "на звучание". И, хотя звучание получилось и не ахти какое, но Северный всё-таки споёт одну из них ещё раз, уже с музыкантами. Песню про самого себя он петь не станет, – возможно, из скромности, – а исполнит "Про девочку Надю". К некоторому, так сказать, недоумению многих простых советских слушателей, "воспитанных" на одесско-блатном имидже Аркадия Северного…

Увы, над его имиджем наши продюсеры-подпольщики уже провели к этому времени очень большую работу… Хотя, конечно, это нельзя было назвать целенаправленной работой. Каждый из них просто делал то, что приходило в голову, даже не понимая, наверное, что получается в результате. Хотя некоторые приёмчики, используемые ими для "завлечения слушателей", оказывались такими, что напрашиваются аналогии прямо-таки с неизвестным тогда ещё никому шоу-бизнесом! Но для этого надо было обладать хотя бы своеобразным вкусом и способностями Рудольфа Фукса. А наши деятели, пользуясь тем, что Аркадий готов петь всё, что угодно, превращают его уже даже и не в "артиста подпольной эстрады", а, вслед за Коцишевским, в какого-то своего "персонального" певца… И теперь уникальный голос Аркадия Северного вещает нам о каких-то малопонятных несведущему слушателю заморочках коллекционерского бомонда. Вот вам и весь "имидж"…

И, конечно, ни о каких таких "высоких материях" не думают Рышков, Маклаков и Корниенко, организуя новый концерт, который состоялся буквально вслед за "Чайкой". Просто все видят, что Северный в ударе, – так надо ковать железо! И 22 декабря на квартире Владимира Раменского организуются "Проводы 1977 года". Собрана вновь духовая группа, всё-таки "Жемчужные" – это джаз! И "Братья" в этом концерте выдают на полную мощь. То, что они сыграли, по аранжировке и звукорежиссуре становится уже совершенно вровень с музыкой, которую можно было слышать тогда в исполнении эстрадных коллективов по радио и ТВ. Впрочем, музыканты "Жемчужных" и есть, собственно, члены подобных коллективов; просто в этом концерте им удаётся реализоваться гораздо в большей степени, чем раньше. Духовая группа Лахмана-Чикова продолжает лабать в диксилендовой традиции, очень грамотно звучит клавишный аккомпанемент, да и бас отличается весьма ярким и оригинальным звучанием. А что Резанов выделывает с гитарой – нечего и говорить. Классические мелодии про "Пиковую даму" и про "Маруську с пачкой денег" обыгрываются вообще чуть ли не в авангардном джазе. Ну, а репертуар… В концерте опять звучат песни на стихи Раменского, – разумеется, эту новую традицию все хотят продолжать и развивать. Вот только интересных текстов к этому концерту Раменский успел подготовить немного – но не беда! Ведь ещё достаточно песен в безднах фольклора; и ничего страшного, что многие из них уже исполнялись раньше. Пусть прозвучат теперь в более мощном музыкальном сопровождении! Всем оркестром – вступление из "Анжелины", и:

 

Раз пришлось мне как-то летом

В стоге сена ночевать,

Притомился я с дороги,

Стал тихонько засыпать…

 

В общем, концерт удаётся на славу. В новом, 1978 году народ с большим интересом будет слушать этого нового, совсем уже "эстрадного" Северного. Это действительно интересно и необычно по тем временам…

Но не более. Потому что куда-то пропал к концу года за всем этим "эстрадным великолепием" блатной колорит. И не только в музыке, но и у самого Северного…

Аркадий опять, как и прежде, за сравнительно короткий период времени напел несколько концертов. Но если раньше в таких "сериях" концерты отличались друг от друга только репертуаром или музыкантами, то здесь присутствует и другое отличие. Изменилась сама манера исполнения. Вроде бы, всё как и всегда, но уж больно как-то ровно и причёсанно… Весёлые песни – веселы, а грустные – грустны, соответственно. Но нет в них прежнего надрыва и радости прежней тоже нет… Причём, наиболее отчётливо это видно именно на "Проводах". Куда-то подевалась вся экспрессия и все эти "одесские штучки". Что-то случилось. А что могло случиться-то? Жизнь круто изменилась? Конечно. Но не так, как думалось, и начинает уже казаться, что совсем не в ту сторону. Что всё – зря, и уже не исправишь того, что было. А что в будущем – непонятно. И идёт человек к депрессии потихоньку, незаметно для самого себя и, часто, для окружающих. А пение, если оно из души, – выдаёт. Вот и нет того веселия. Остались только воспоминания о нём, и о том, что всё прошло и никогда уже не повторится. И нельзя вернуть того, что было. В трезвом виде нельзя. А в пьяном? А вдруг – чудо? А вдруг – можно, если, конечно, не похмеляться, а "как все"? Может, попробовать? Нельзя. И в Новый год нельзя? И в Новый год. Какая уж тут экспрессия при таких мыслях… Кто-то может сказать: "Ну и накрутили авторы здесь!" Может, и накрутили. А вы всё-таки спросите: что думает по этому поводу ваш "подшитый" сосед, или ребята вот те – из наркологической клиники.

Вот таким концертом и завершается этот год – столь богатый событиями в жизни Аркадия… И одновременно этот концерт оказывается и последней его записью с "Братьями Жемчужными", – в том смысле, что под таким названием Николай Резанов и другие музыканты уже никогда больше не аккомпанировали Северному. Либо ансамбль выступал под другим лейблом, либо название вообще не озвучивалось…

Итак, отшумел и новогодний праздник, и Рождество, которое тогда отмечалось подпольно; советский народ готов к новым трудовым свершениям, а Аркадий Северный… Бродяжьей душе опять не сидится – и он в очередной раз покидает Питер, и снова-таки оказывается в ставшей ему уже совсем близкой Одессе.

На этот раз ленинградские друзья Аркадия знали, куда его унесло с берегов Невы. Например, Валентин Витальевич Мироновский в своём рассказе про подготовку к концерту с ансамблем "Химик" (который состоится в конце февраля 1978 года), вспоминал: "Володя Раменский говорит при встрече: "Аркаша приезжает из Одессы, будем писать концерт – надо сделать микшер". Есть и ещё один малоизвестный факт. В самом начале 1978 года производится "пробная" запись ансамбля "Чайка" – того самого, "из ФРГ", для фонотеки Тихомирова. И говорятся на этой записи такие вот слова: "Аркадия Северного с большими трудностями удалось отправить на перекладных в его любимую Одессу…" и далее: "Аркаша! Бросай свою пошлую Одессу, приезжай быстрей к нам. Мы тебя все очень ждём с Володькой!"

Таким образом, факт почти двухмесячного пребывания Аркадия в Одессе сомнений не вызывает. И, вероятнее всего, именно в этот приезд он записывает 6-й концерт с "Черноморской чайкой": "После долгого перерыва я опять нахожусь в Одессе…" Это концерт, где первым номером звучит ответ "Братьям Жемчужным" на "Листья Жёлтые" из одноимённого октябрьского концерта: "Не нагоняйте здесь тоску вы про опавшую листву…" Хотя нельзя исключить и вероятность того, что запись могла быть и в ноябре 1977 года, как раз после памятного "исчезновения" Аркадия из Питера. Впрочем, мы не берёмся сейчас устанавливать точную датировку этого концерта. Но поскольку уж зашла о нём речь, остановимся в двух словах, – концерт того стоит… Он был организован снова неутомимым Коцишевским; которого, к чести сказать, не особо смутили все эти питерские новшества, выданные в конце 1977 года. Владислав Петрович продолжает своё дело безо всяких экспериментов – концерт выдержан всё в том же, уже "классическом" стиле "Черноморской Чайки", а питерским просто посвящено несколько песен… Что же касается репертуара – здесь Владислав Петрович тоже остался верен себе. Песни он опять подобрал с толком, и народные, и авторские… вот только сам опять написал непонятную песню "Ах, одесские мотивы"… Вернее, понятную, но только отдельным товарищам. Впрочем, Бог с ней, не она определяет "лицо" концерта. А нам хотелось бы сказать отдельно пару слов об одной действительно замечательной песне:

 

Ой, захотелось Берчику выехать на Запад,

Оттуда пишут: вызов надо заслужить.

И решил наш Берчик совершить диверсию –

В туалет общественный взрывчатку подложить!

 

Это сатира, великолепная именно тем, что невозможно однозначно сказать: высмеивается ли в ней еврейская эмиграция, или пародируется советская "антисионистская" пропаганда… Одним словом, очередной, вполне приличный концерт фирмы Коцишевского… но разговор о нём мы на этом закончим. Потому что наиболее важным моментом и причиной этого приезда Аркадия в Одессу был не концерт, а нечто совсем иное…

Это была его очередная попытка уладить свои личные дела. И сейчас мы подходим к одному эпизоду из жизни Северного, о котором практически нет никаких точных сведений, кроме не всегда чистоплотных слухов и смутных воспоминаний. Хотя, по нашему мнению, история эта является одним из самых ключевых моментов в последние годы жизни певца. Это история его последней и неудавшейся попытки изменить свою жизнь. И началась она в Одессе, где Аркадий познакомился с женщиной. То ли сам, то ли Коцишевский свёл, – но впрочем, это, по сути, и неважно. О ней мы почти ничего не знаем; по одним сведениям она была то ли дочерью, то ли женой болгарского дипломата, по другим – рыночной торговкой и аферисткой, молдаванкой по национальности. Известно только её имя – Зина. Но, как бы то ни было, женщина эта не на шутку затронула сердце Аркадия; да так, что он на полном серьёзе собрался на ней жениться (по некоторым сведениям они действительно чуть позже расписались). Летом этого, 1978 года, Фред и Светлана Ревельсон случайно встретятся в Одессе с Аркадием и Зиной и решат отметить эту встречу в каком-то кафе. И Северный знакомил их со своей подругой таким образом: "Это – моя жена". Причём, говорил на трезвую голову – а значит, больше оснований поверить. Да и Д. М. Калятин вспоминал, что Аркадий "…приехал из Одессы с симпатичной бабой, представил её как жену". Что Северный был настроен серьёзно по отношению к этой женщине, подтверждает и С. Г Калятина: "Он познакомился с ней в тот момент, когда не пил. Он в неё влюбился страшно. Мне в Ленинград звонит: – Софа! Ты бы видела её…  Я говорю: – Перестань, Аркадий! Я тебя хорошо знаю… Я себе её прекрасно представляю. – Можно я к тебе приеду? – Да ты что! Я прекрасно представляю из какой среды, из какого общества она. Зачем мне это надо. Но он приехал. Всё-таки привез её, видно хотел похвастаться, что он в Ленинграде жил".

Неприязнь Софьи Григорьевны к этой женщине вполне объяснима: Аркадий не так давно делал предложение ей самой, и вдруг предлагает познакомиться со своей новой подругой. Когда он встретился с Зиной – этого нам, к сожалению, точно выяснить не удалось… Скорее всего, раньше – осенью, когда вдруг неожиданно пропал из поля зрения всех. Вполне возможно, что после записи "Диксиленда" и рванул он на пару месяцев в Одессу, от греха подальше и подальше от компании прежних собутыльников, к непьющему Коцишевскому. Но как оно было на самом деле, мы, скорее всего, уже никогда не узнаем – столько лет прошло… Но опять же: неважно это в данном случае, а важно, что вновь появились у него надежды на какие-то изменения в жизни в лучшую сторону. Хотя Аркадий и не знает ещё, что надежды эти вновь окажутся несбыточными…

И вот, одним зимним утром 1978 года Северный с новой своей знакомой приезжает в Питер… И почти сразу же после приезда его ждёт множество неожиданных событий.

А начинаются они с того, что Владимир Тихомиров и Владимир Раменский приглашают Аркадия прокатиться на запад, в смысле – на 147 километров западнее Ленинграда, в город Нарву, самый близкий к Питеру город Советской Прибалтики. А Прибалтику граждане СССР в те времена считали и впрямь "кусочком Запада", и для многих ленинградцев это было вполне естественным делом – скататься на выходные за Нарову-реку, прикупить "Vana Tallinn" и всего такого прочего, а вечерком посидеть в "почти европейском" маленьком кафе… Впрочем, это лирическое отступление как раз таки не имеет почти никакого отношения к нашим героям – Раменскому с Тихомировым. Они катались в Прибалтику не развлекаться, а работать, и занимались в городках Эстонии обивкой дверей – довольно прибыльным по тем временам "бизнесом". Ну, а после хорошего заработка шли отдыхать, конечно, всё-таки в те самые, знаменитые прибалтийские кафе. В одном из таких заведений – кафе гостиницы "Нарва", называемом в народе "Старым кафе", им довелось достаточно близко познакомиться с местным музыкальным коллективом – ансамблем под управлением Николая Лысикова. Вскоре Владимир Раменский даже стал привозить этим музыкантам свои стихи. И вот в старом нарвском кафе зазвучали песни на стихи непризнанного ленинградского поэта… Сюда и приглашают Тихомиров с Раменским своего друга Аркадия Северного.

Подробности этого визита стали нам известны сравнительно недавно, от бывших музыкантов "Старого кафе" – Владимира Бривика и Александра Лобанова, благодаря расследованию журналиста из Нарвы Эдуарда Мольдона. Кроме того, своими воспоминаниями поделились и близкие знакомые семьи Раменских Т. П. Павлова и П. М. Муравьева, проживавшие тогда в Нарве, и также ставшие очевидцами тех событий.

Итак, в феврале Аркадий Северный приезжает в Нарву вместе с Зинаидой, в компании В. Раменского и В. Тихомирова. Пятым был ещё один "обойщик" – Лев Красовский, владелец "Жигулей", на которых вся "банда с Ленинграда" и прибыла в Советскую Эстонию. Поселяются Аркадий с Зиной в той самой гостинице "Нарва", над "Старым кафе". Прожили они здесь около недели. Конечно, на взгляд столичного жителя Нарва – город совсем небольшой… Но достаточно интересный. Как вспоминали нарвские музыканты и их знакомые, Аркадию очень понравился этот чистый уютный город, с русским населением, и в то же время – с той самой, "почти западной" жизнью. Не оставил он без внимания и красоту здешних исторических мест. Но, конечно же, визит Аркадия Северного в Нарву не ограничился только "экскурсионными мероприятиями"…

Все очевидцы вспоминают о том, что здесь состоялось несколько его выступлений. Разумеется, Аркадий, как всегда, готов петь для своих новых знакомых, и в его гостиничном номере каждый вечер собирается большая компания, чтоб послушать пение под гитару. Гостиница – не совсем типичное место для пребывания и выступлений маэстро Северного. Этим, пожалуй, и интересны те мероприятия, а в остальном, наверное, они ничем и не отличались от обычных "квартирников"...  Но есть воспоминания и о других выступлениях, более "творческих", нежели обыкновенные дружеские посиделки! Рассказывают, что Аркадий пел в "Старом кафе" с музыкантами из ансамбля Н. Лысикова. Причём, пел те самые, специально привезённые в Нарву песни на стихи Раменского! Однако… Эти рассказы, увы, весьма противоречивы. И многие детали говорят за то, что их следовало бы относить к следующему визиту Северного в Нарву, о котором мы расскажем ниже Хотя, по всей логике вещей, такая "спевка" с ансамблем Лысикова должна была непременно состояться именно в первый визит. Ведь Аркадий Северный действительно приехал тогда в Нарву не как турист, а в основном по музыкальным делам.

Всё это было частью "подготовительной программы" к новой грандиозной затее Владимира Тихомирова. Он решает, что пора уже и ему сделать полностью свой проект, безо всякого участия "больших дядей" из коллекционерского мира. И вот, по уже упоминавшемуся нами рассказу Валентина Мироновского, ещё до приезда Аркадия из Одессы в "сговоре" с Владимиром Раменским и втайне от Маклакова начинается бурная организационная деятельность. И, судя по всему, первоначальный замысел Тихомирова как раз и заключался в том, чтобы запись была произведена именно в Нарве, с ансамблем Лысикова. Такое решение напрашивалось само собой: ведь песни Раменского, как мы уже говорили, неоднократно исполнялись этим ансамблем, были хорошо "обкатаны", а некоторые даже вошли в его постоянный репертуар. Вроде, всё и шло к тому, что после Киева, Одессы и Москвы эстафету "гастрольных" записей Аркадия Северного примет город Нарва… Однако этому так и не суждено было осуществиться. Помешали какие-то организационные и технические причины, которых мы, видимо, уже не узнаем. Поэтому нарвские гастроли Северного и ограничились только "эстрадными" выступлениями в кафе. А студийную запись новых песен Раменского решают произвести всё-таки в Питере.

Для её технического обеспечения подключают уже упоминавшегося выше Валентина Мироновского, друга Раменского и Тихомирова, радиоинженера из НИИ Приборостроения. Причём сначала предполагалось произвести эту запись на его квартире. Но Мироновский отговорил: "Нет, ребята, у меня нельзя – стены слишком отдают. Старое дерево, настолько высохшее, что ничего не получится, не будет звука". Поэтому решили писать на проверенной "явке" – у Раменских. Мироновский делает микшерский пульт, а вот импортного магнитофона у наших "заговорщиков" нет, и приходится использовать родной советский "Ростов".

Музыкантов на этот концерт собирает, конечно же, тоже сам Тихомиров. При этом он не ищет каких-то новых, а приглашает тех же, что недавно выступали под видом "Чайки из ФРГ": группу Бориса Циммера. Только на этот раз Николая Резанова вместе с ними не приглашают, и на ритм-гитаре будет играть сам Тихомиров. А поскольку это новый и оригинальный проект, то и название у ансамбля должно быть новое! Так рождается "Химик". По версии Мироновского – от слова "схимичить", потому что делалось втайне от Маклакова. Но для вступления к концерту, конечно же, была написана гораздо более романтическая версия: "ребята свалили с химии"… Всем, вероятно, памятен этот художественный рассказ о том, как Северного, только приехавшего из Одессы, на Витебском вокзале перехватывают те самые, "свалившие с химии" ребята и увозят его петь песни "на другую химию, что под Нарвой, "Фосфорит"… Как уже могли заметить наши читатели, мы не раз говорили, что не стоит всерьёз относиться ко всем шуткам и мистификациям, которыми Северный обставлял свои концерты. Но в данном случае всё обстояло гораздо интереснее, чем с БАМом…

Конечно, после всех этих событий: неосуществлённого плана записи в Нарве, и тех нарвских "гастролей", о которых мы только что рассказали, нет ничего удивительного в том, что эта тема получила такое, уже "легендарное" развитие. Правда, "Фосфорит" находится не совсем под Нарвой, но не так уж и далеко от неё, как раз на пути из Питера, в городе Кингисеппе Ленинградской области. И, кстати, по некоторым сведениям, у Владимира Тихомирова были знакомые музыканты и в кингисеппском доме культуры объединения "Фосфорит", носившем, между прочим, название… ДК "Химик"! В общем, Тихомиров строил свою легенду на хорошо знакомом материале. Однако наиболее интересным является то, что она, похоже, была запущена Тихомировым не в шутку и не для "красивости", а… ради конспирации. Причём гораздо серьёзнее, чем это бывало в концертах у Маклакова… Итак: "Дорогие товарищи, за нами слежка. Надо срочно сматываться в Нарву. Попрошу некоторых товарищей не разыскивать ансамбль "Химик". Этих талантливых ребят мы спрятали в надёжном месте…" Не знаем, как для "некоторых товарищей", а для простого народа следы были заметены действительно намертво. Недаром же "нарвская" версия на все лады повторялась ещё долгие и долгие годы, причём, не только самим Тихомировым, но и Валентином Мироновским, и Николаем Резановым; и принималась как факт почти всеми коллекционерами. И только сейчас, благодаря рассказам непосредственного участника тех записей Бориса Яковлевича Циммера, истина, наконец, понемногу выплывает из мрака… Но оставим уже легенду о славном городе Нарве, и вернёмся обратно к этим замечательным концертам с ансамблем под загадочным именем "Химик", записанным в конце февраля – начале марта 1978 года.

Итак, звучит это пресловутое вступление, эта хорошо продуманная как в художественном, так и в конспиративном плане сага о "Фосфорите"… Но надо, впрочем, заметить, что самая первая фраза была всё-таки истиной: "Звонок из Ленинграда застал меня в Одессе…" Так оно всё и было. Аркадий действительно приезжает из Одессы, и ему не нужно об этом ничего сочинять, как в памятном концерте с "Жемчужными" в апреле 1975 года. И приезжает он на этот раз не с мифическим "сыночком Моней", а с реальной спутницей. Причём, и на запись концерта с "Химиком" Аркадий приходит с ней, – что запечатлено на многочисленных фотографиях, сделанных "штатным" фотографом всех подобных мероприятий Сергеем Петровичем Соколовым. Звание капитана милиции нисколько не мешало ему любить творчество Аркадия и быть активным участником многих концертов.

И, конечно, не забывает Северный послать привет нарвским музыкантам, с которыми совсем незадолго до этого спел уже многие песни из репертуара этого концерта. Песня о Нарве, которую Аркадий предваряет посвящением "старому кафе" и "оркестру, который скучает без меня", – надолго вошла коронным номером в репертуар нарвских музыкантов. А Северный с чувством исполнит её в концерте с "Химиком", заставив поверить всех, что у него действительно под окном не Нева, а Нарова…

Собственно, мы добрались уже и до песен самого концерта. Разумеется, это продолжение уже разработанного сюжета "Песни Северного на стихи Раменского", довольно удачного, как наглядно показали предыдущие записи. Мы недаром говорили о новом этапе в творчестве Аркадия… Ведь все эти концерты были сделаны в достаточно новом для того времени жанре. Оркестрованная авторская песня, получившая распространение к концу 80-х годов, и занявшая большое место в современном жанре, именуемом "шансоном", тогда ещё только-только начиналась. Хотя, конечно, формально стихи Раменского не подходили под определение самодеятельной авторской песни, столь популярной в те годы на фоне убожества официальной эстрады. Правильнее было бы, наверное, говорить о "песенной поэзии" Владимира Раменского. Правда, его творения вряд ли можно называть "поэзией" в высоком смысле этого слова, но, тем не менее, в оригинальном артистическом изложении Аркадия Северного под оркестр они обрели вполне достойное звучание. Жаль только, что таких концептуальных записей, построенных целиком на авторском материале Раменского, было сделано не так уж много.

 А в концерте с "Химиком" Владимир Николаевич выступает к тому же не только как лирик, он делает ещё и стилизации под настоящий блат, и гражданские, можно даже сказать – протестные песни! "Мне не дадут звезду героя" – это же просто-таки манифест подпольного артиста Северного:

 

Да, я отлично всем известен

В огромном доме у Невы,

Как сочинитель гадких песен,

Как автор двойственной молвы…

 

А "Осень Петербурга"! Хоть она и не такая острая на первый взгляд, – но это опять песня о старой России, угробленной большевиками; а значит – противостояние официальной идеологии…

И на этом моменте мы считаем нужным немного остановиться. Михаил Шелег в своей книге писал,* что Северного не прельщала роль трибуна и бунтаря, и однажды он отказался петь текст со словами "долой правительство ЦК КПСС", – потому что блатной жанр по сути своей не приемлет политику. Но нам этот вопрос представляется более сложным и неоднозначным… С одной стороны, у Аркадия, конечно, было очень мало песен с политической окраской. Но с другой – мы уже говорили о том, что блатная тематика и сама по себе оппозиционна режиму, и Аркадий Северный был, безусловно, нонконформистским певцом. А уж в случае с "Химиком" всё было однозначно – здесь некоторые песни отличались именно прямой политической остротой. И можно признать: Раменский и Северный сделали достаточно смелый по тем временам шаг.

В заключение надо сказать, что в этом концерте были интересны не только стихи Раменского. Многие музыкальные знатоки и ценители отмечали оригинальный и мощный рок-н-ролльный драйв, продемонстрированный группой Бориса Циммера.  А для "историков" здесь, пожалуй, не меньший интерес, чем сами песни, представляют и вступительные слова к ним, в которых наши "герои" решили запечатлеть для истории многих своих знакомых: и Мироновского, и Соколова, и братьев Кадниковых, которые оплатили всё это мероприятие, и халдея из самой крутой шашлычной Питера "Мерани" – Володю Николаева, и "худенького мальчика" Сашу Давыдова по кликухе "Негр"… Как вспоминает сам Давыдов, он предложил тогда Аркадию за это посвящение сто рублей. "Мне на такое, конечно, не жалко было. Аркадий, правда, мой стольник не взял, а попросил его отдать его Раменскому. "Я, – говорит, – с друзей бабок не беру…" Я ему какой-то текст посвящения наговорил, чтоб тот для меня сказал. И вот запись! И тут Аркадий был в ударе, как начал про меня говорить, короче, совсем не то, что было оговорено. Но получилось очень прикольно. Я ему говорю –  зачем он так много про меня наговорил? А он и отвечает: "Чтобы на стольник уложиться!"  Правда, это история произошла чуть позже. Давыдов с Аркадием "повстречались в ресторане "Мотылёк" уже на втором концерте "Химика".

Этот концерт был записан почти сразу же вслед за первым – в марте 1978 года. Ободрённые успехом мероприятия Тихомиров с Раменским, разумеется, решают продолжить это дело. И даже при более солидном музыкальном сопровождении, для чего приглашают скрипача, старого знакомого Аркадия, сыгравшего с ним уже Бог знает сколько концертов – Женю Фёдорова. А вот новых текстов на целый концерт Раменский, вероятно, подготовить не успевает. Поэтому в программу включают много песен известных авторов-исполнителей: Высоцкого, Абдрахманова, Дольского, Клячкина. От оценки исполнения этих песен мы в очередной раз воздержимся. Пусть читатели сделают это самостоятельно – ведь вкусы у всех разные…

И, заканчивая наше повествование об этом замечательном "химическом" проекте, считаем нужным затронуть ещё одну, совсем не музыкальную тему. Пожалуй, все, видевшие фотографии с этих концертов, поражались внешнему виду Аркадия – он выглядит настоящим доходягой из слабосилки. Что же с ним случилось? Многие тут же вспоминают слова Калятина: "…Он в Одессу уехал, и когда вернулся – я его не узнал. Живой скелет, кожа да кости. И совершенно пустые глаза, стеклянные. Причём, он не пил тогда. Я сразу понял – появились наркотики". Лично нам этот вывод Калятина кажется совершенно бездоказательным. "Стеклянные глаза" – не обязательно признак наркомании. Такое бывает и у алкоголиков, и при различных психических расстройствах. Есть у этого состояния различные мудрёные названия типа "симптом Вестфаля-Бумке"… Думается, что у Северного просто была очередная депрессия, усиленная ещё к тому же сильным нервным истощением. Отсюда – и похудел так. Кстати говоря, мы уже отмечали ранее, что Аркадий вообще мало ел, а при том настроении, что у него сейчас, аппетиту вообще неоткуда взяться. Кроме того, его поведение и сама манера пения на "Химиках" никак не похожи на пребывание под воздействием наркотиков. Сравните, к примеру, с последними выступлениями Курта Кобейна. Да и где бы он мог, при его-то образе жизни, постоянно доставать наркотики? У Высоцкого, с его возможностями и связями, и то были проблемы с этим делом. И последнее: менее чем через год у Аркадия случится очередной срыв и начнётся его уже последний запой. А соскочить с наркотиков на водку – очень редко у кого получалось… Да простит нас читатель за это отступление, но так как разговоры о наркомании Северного ходят до сих пор, мы сочли просто необходимым остановиться на этом столь подробно, чтобы обосновать своё мнение. Которое, конечно же, не является истиной в последней инстанции.

Итак, концерты с "Химиком" завершены… "Я покидаю гостеприимный мне всегда Ленинград и возвращаюсь опять в Одессу. До новых встреч. Где-то уже в конце весны я опять приеду к вам и надеюсь, что мы ещё с вами встретимся", – говорит Аркадий в заключительном слове. И это опять-таки правда, Аркадий действительно снова отправляется в Одессу… Причём без ведома Коцишевского на этот раз. Зачем ему теперь чьё-то приглашение, когда он сам уже почти что одессит! Осталось что? – Расписаться с Зиной да получить одесскую прописку, – так, наверное, думалось Аркадию этой весной. Может быть, именно поэтому и его музыкальная деятельность в нынешнее посещение "Жемчужины у моря" начинается так неожиданно.

Первый концерт он записывает не у Коцишевского и не у Ерусланова, а… Честно говоря, мы сами не знаем, кто в этот раз принимал Аркадия, и вместе с ним участвовал в записи. Сведений об этом не сохранилось, к сожалению. Может быть, кто-то из знакомых его новой подруги Зины? Кто знает… Некоторые коллекционеры, желая восполнить этот пробел, просто зачислили Аркадию в "соратники" наиболее известных одесских деятелей: кто Коцишевского, а кто и Сорокина… Хотя голос этого человека абсолютно не похож на голоса ни того, ни другого. Да и сам концерт получился совершенно неожиданным для почитателей таланта Северного. Неожиданным – потому что он там практически не поёт, а только рассказывает анекдоты попеременно с этим неизвестным нам товарищем. Когда-то и Фукс организовывал нечто подобное, но в тех концертах анекдоты чередовались с песнями, а здесь они идут сплошным потоком. Северный поёт за полтора часа всего-навсего три песни: "Над тихоней-речкой рос с берёзой клён…", "Все говорят, что моряки – большие пьяницы…" и "Где среди пампасов бегают бизоны…" из кинофильма "Двенадцать стульев". И, что примечательно, эти песни он никогда не пел ни до того, ни после…

Но вскоре Аркадий встречается, наконец, со своим товарищем и музыкальным продюсером Владиславом Коцишевским. И это естественно: он же не собирается, в самом деле, завязывать с музыкой! Аркадий всё-таки хочет петь, как и раньше; да и гонорары за концерты никогда не лишние. А Владислав Петрович, конечно, тоже весьма рад тому, что знаменитый блатной певец снова в Одессе; и, более того! – дело-то идёт к тому, что он здесь, глядишь, и осядет! Что ж тут остаётся Коцишевскому – только работай! И работа начинается.

Причём начать Владислав Петрович решает сразу с чего-нибудь необычного. И вот он записывает гитарный концерт "Для Жоры Миргородского" – чрезвычайно насыщенный ненормативной лексикой. Запись получилась достаточно спорной, можно сказать – экспериментальной. Матерные песни в таком объёме не звучали у Аркадия, пожалуй, со времён знаменитого "Луки Мудищева"… Но на этот раз Коцишевский предложил Северному для исполнения ещё и большой массив песен из репертуара очень популярного в ту пору Кости Беляева. Включая "Куплеты про евреев" и матерные частушки. Константин Николаевич до сих пор жутко ругается, слыша эти записи. И в чём-то он, конечно, прав. Беляевские песни в исполнении Аркадия в этот раз совершенно не прозвучали. Нет ни куража, ни экспрессии, столь свойственных Северному. Хотя другие вещи, к примеру – "Я настроил гитару на лирический лад", получились у него действительно замечательно… А если задаться вопросом – почему Коцишевский всё же предложил Северному такой репертуар, то ответ, как нам кажется, очевиден: в пику Ерусланову. Ведь это именно с лёгкой руки Станислава Яковлевича пошли гулять по белу свету записи Беляева. Но, в общем-то, надо признать, что на этот раз эксперимент Владислава Петровича получился не шибко удачным… Вероятно, он и сам почувствовал что-то неладное, потому что в эти глубины русской субкультуры их с Аркадием больше не заносило. Разве что в следующем концерте попытались малость изобразить что-то похожее, но вовремя остановились – не пошлo.

 Этот последний майский концерт состоял опять почти из одних анекдотов. Видимо, чужие лавры не дают Коцишевскому покоя, и он считает, что ему тоже обязательно надо записать Аркадия в таком жанре. Запись эта ничем особо не выделяется, разве что довольно злой песней, хотя сам Владислав Петрович и называет её "дружеским шаржиком" – "Крутится-вертится Славка с метлой…" В общем, очередные коллекционерские разборки в "поэтической форме".

А с записью под ансамбль пока что-то не клеится, и наши герои записывают очередной гитарный концерт, что-то типа "У Калятина". В меру – блата, в меру – лирики… Ничем особо не выдающаяся запись. Разве что количеством посвящений, в том числе "чудесной девушке Зине" и её сестре Лиле. Можно было бы и не останавливаться на этом концерте, если бы не одно "но". Коцишевский делает довольно ловкий ход. Он не даёт широкого хода этой записи, а решает использовать наработанный материал в следующем концерте, который состоится в начале лета. И "так как часть ансамбля "Черноморская чайка" уехала в это время в Ленинград", срочно организуется новый коллектив – "Шесть плюс один". Правда, музыканты там были практически те же самые. Как вспоминал клавишник В. Ващенко: "В принципе, это вся "Черноморская чайка", так как гитарист Володя Спекторский и барабанщик Петя Ройтман уехали тогда в Ленинград, а Аркадий приехал, и мы взяли другого барабанщика и гитариста". Недаром музыку этого концерта от "Черноморской Чайки" можно отличить только при кропотливом анализе. Можно сказать, у конторы Коцишевского уже сложилась настоящая "школа" аранжировки. То же касается и репертуара, – впрочем, мы уже говорили не раз о таланте Владислава Петровича в деле подборки песен. Вот и тут, как в памятной "Тёте Шуре", получилось прямо-таки музыкальное полотно – "Несоветские песни советского народа" в исполнении ленинградского певца с одесским ансамблем:

 

В бордовом зале "Журавли"

Играют музыканты…

Вдали от собственной земли

Тоскуют эмигранты.

 

А мы с тобою, милый друг,

Не жили в заграницах…

А мы чужими стали вдруг –

Где довелось родиться…

 

Вдохновлённый успехом "Шесть плюс один", к следующей записи Коцишевский подходит ещё более обстоятельно. Северный сначала записывает почти всю предполагаемую программу под гитару. Практически полностью отсутствуют комментарии к песням, в некоторых моментах слышны подсказки Владислава Петровича Северному, с различными советами касательно исполнения. А "Сад осенний, сад заброшенный…" Аркадию и вовсе приходится петь дважды. В общем, получилась своего рода "репетиция" перед концертом. Так эту запись и обозвали впоследствии. А вскоре уже готов и сам концерт, который в народе называют "№7 с "Черноморской Чайкой". В отношении музыки, собственно, ничего принципиально нового тут не было – это классический и неизменный стиль "Черноморской Чайки", о котором мы уже столько раз говорили на этих страницах… Однако аранжировки именно этого концерта удостоились уже в наше время настоящей музыковедческой рецензии! Он заслужил характеристику "…одного из самых блестящих концертов, подготовленных талантливыми русскими звукорежиссёрами-самородками специально для Аркадия и поражающих нас великолепием живой виртуозной игры подлинных мастеров музыкальной импровизации и необычайным богатством звуковой палитры, удивительно сочетающей благородные умиротворяющие тембры классической акустики и разухабистые танцевальные ритмы современной электроники… Гитаристы, вслушайтесь в душещипательные электрогитарные синкопы левого канала. А вы, клавишники, прислушайтесь к искромётным пассажам электрического оргaна, доносящимся справа. Вы, ценители замысловатой баховской полифонии, будете восхищены контрапунктной витиеватостью беседы кларнета и скрипки. А вам, поклонникам рок-н-ролльного драйва придётся поразиться доходчивости гармонической сетки, напоминающей своей простотой блюзовый квадрат, и, танцевально-призывной магии басовых остинат, завораживающих своей ритмической периодичностью".*

А из песен этого концерта, конечно же, надо обратить внимание на продолжение той самой, не то антисемитской, не то антисоветской темы, начатой в "Берчике" с Шестого концерта:

 

Решили два еврея похитить самолёт,

Чтобы таки имели надёжный перелёт.

Продумали до тонкости возможные ходы

И для конспиративности набрали в рот воды…

 

Конечно, в Одессе с иронией было всё нормально! Ну, а если говорить о песнях с какой-то "личной окраской", – то это, скорее всего, "Давай, Серёга, бросим все концерты". Нет, мы, конечно, не замахнёмся на самоуверенное заявление, – что, мол, эта песня соответствует нынешнему душевному состоянию Аркадия… Не всерьёз же выносит он предложение далёкому питерскому другу Маклакову бросить музыкальную деятельность и уехать в пейзанскую идиллию молока и картошки… Но, что ни говори, а "антиалкогольные" замечания уже столько месяцев непьющего Аркадия, чем-то примечательны… Да и Фред Ревельсон, кстати, приводит интересную подробность их встречи в Одессе. Когда он с женой и Аркадий с Зиной зашли в какое-то кафе перекусить, то заказали окрошку, и Северный очень настойчиво интересовался у официанта: нет ли в ней пива? Мне, мол, нельзя ни грамма…

Как бы то ни было, конец весны и начало лета 1978 года Северный проводит весьма продуктивно, он бодр, полон сил и энергии. Пока ничто не предвещает беды. Всё хорошо. И с творчеством, и в личной жизни. Но очень вероятно, что именно в середине мая произошло в жизни Аркадия событие, которое не могло не отразиться на его душевном состоянии. Правда, сначала оговоримся, что только в том случае, если это событие действительно было.

В беседе с Андреем Шаруновым Михаил Шемякин рассказывал, что во время одного из своих приездов в Париж Высоцкий увидел у него плёнки с записями Аркадия Северного, на что поведал такую историю: "А, этот тип прорвался ко мне недавно в Одессе, важно говорит: "привет". И когда я узнал его имя, то сказал: "Так это ты, гадёныш, воруешь мои песни и, плюс ко всему, скверно их исполняешь!" – после чего он спешно ретировался".

Такая встреча, конечно же, могла быть. Именно в это время на Одесской киностудии идут съёмки фильма "Место встречи изменить нельзя", и кто-то из одесских знакомых Аркадия вполне мог добыть гостиничный адрес Высоцкого. Казалось бы, ни Высоцкому, ни Шемякину не было никакого смысла сочинять всё это… Однако, по сути, полностью достоверным можно считать только разговор Шемякина с Высоцким, а что за случай был в его основе – кто ж теперь разберёт? С кем встречался Высоцкий на самом деле – с самим Аркадием, или с кем-то, назвавшимся Аркадием Северным, или вовсе с… Жоржем Окуджавой? Вполне серьёзно: ведь Высоцкому, как мы уже писали выше, вообще все эти, как он считал, "подражатели" были абсолютно параллельны. Так какая хрен разница – Жорж Окуджава, Аркадий Северный, или Никола Питерский? И впоследствии имя визитёра вполне могло у него трансформироваться. Теперь уж не докопаешься. Судьба, или просто глупый случай, но не насвисти в своё время Высоцкому какой-то нехороший человек про всех этих "подражателей"… всяко могло произойти.

А Северный – он всегда относился к творчеству Высоцкого достаточно уважительно. И все его известные публичные, – к сожалению, немногочисленные, – высказывания в адрес Владимира Семёновича подтверждают это. Но только до начала этого, 1978 года. Следующий раз он "вспомнит" Высоцкого в конце года, в Москве. И тон уже будет совершенно другой – резкий и с явной обидой в голосе: "Я преклоняюсь перед твоим талантом!.. Но как перед человеком – никогда в жизни! Ты не прав!" Причём, эта фраза почти дословно будет повторена Аркадием несколько раз на протяжении вечера… Что это? Отголосок всё-таки состоявшейся встречи? Или реакция на слова Высоцкого о "всяких северных", которую тот произнёс на одном из своих выступлений? Наверное, мы никогда уже не узнаем об этом… И нет уже ни Владимира Семёновича, ни Аркадия Дмитриевича…

А в середине лета совершенно неожиданно все следы Северного теряются вплоть до конца осени - начала зимы. За одним маленьким исключением… Сохранилась справка УВД Одесского Горисполкома о том, что гражданин Звездин А. Д., проживающий по адресу: Одесса, улица Советская*, дом 44, кв. 3, – 1-го и 2-го сентября 1978 года с 9-00 до 17-00 находился в этом самом УВД в качестве свидетеля. Но свидетелем чего он там был, и где и чем он занимался в дальнейшем, – никто не знает… Сколько он находился в Одессе, поехал ли оттуда в Ленинград или ещё куда-то – абсолютно неизвестно… Можно только строить догадки. А между тем именно в это время, осенью 1978 года, в его жизни случился очень трагический и поворотный момент – очередной, последний срыв… Что послужило причиной этому? Долгое время самой распространенной была версия о каком-то конфликте Аркадия с новой женой. Ходили разные туманные слухи о том, что она якобы бросила его, прихватив при этом все его деньги. То ли после концерта в Москве в период лечения 1977 года, то ли после Тихорецких гастролей в 1979 году… Не сходится никак. В 1977-м они ещё не были знакомы, а к 1979-му, скорее всего, уже расстались. А вообще надо заметить, что случаи с пропажей денег происходили в жизни Аркадия, судя по всему, далеко не один раз. О подобных казусах мы ещё расскажем в следующих главах.  А по поводу утери денег в Москве сохранились воспоминания Д. М. Калятина: "В Москве он дал концерт (за достоверность не ручаюсь, Аркаша мог и приврать) для дипломатов, на котором присутствовал сын Громыко. За выступление Аркаше дали полный "дипломат" денег. Было тепло, он сел на скамейку, уснул, и "дипломат" увели. Он звонит мне с почтамта: "Михалыч, выручай – ни копейки денег, не на что приехать!" Я быстренько иду на почту, отсылаю нужную сумму до востребования, Аркаша приезжает и рассказывает, как дело было. Но верить ему на слово или нет? И да, и нет, потому что он мог и соврать". Как видите, к Зине этот случай не имеет никакого отношения.

Теперь, по прошествии стольких лет, трудно говорить что-то конкретное об обстоятельствах "развода" Аркадия и Зины. Тем более, что опираться при этом приходится лишь на слухи, – причём, достаточно пристрастные. Но в любом случае можно утверждать, что не разрыв отношений явился причиной рецидива болезни Северного. Поскольку в конце осени – начале зимы 1978 года Аркадий появляется в Москве, – уже "развязавший", но пока ещё вместе с  Зиной…

Но прежде чем перейти к рассказу о московских событиях конца 1978 года, хотелось бы всё-таки высказать некоторые соображения о причинах этого последнего срыва. Может быть, к этому привели вовсе не какие-то особо "трагические" события в жизни Аркадия? А дело просто в том, что "подшивку" ему делали сроком на один год? Если так, то год как раз истекал к сентябрю 1978 года. Конечно, что-то могло послужить и дополнительным толчком, но вот что именно – невозможно даже предполагать. У пьющих людей складывается вполне определённая психология, которая за год трезвой жизни могла и не претерпеть существенных изменений. А у человека с такой психологией поводом "развязать" может оказаться всё, что угодно. Причём зачастую такое, что с точки зрения "нормальных людей" является вообще ничего не значащей мелочью…

Но, как мы уже говорили, об этом периоде жизни Северного мы не располагаем практически никакой информацией. И нам остаётся только перейти к первому достоверно известному факту – приезду Аркадия в Москву.

Как это ни покажется странным, но обстоятельства этого приезда тоже пока остаются неизвестными! Когда он приехал, к кому, и зачем, – ничего этого выяснить не удалось… Г. С. Сечкин и Л. В. Орлов, у которых, в основном, и жил Северный во время этого визита в Москву, сами не знают подробностей его появления в столице. Просто однажды к известному московскому бизнесмену Льву Орлову Аркадия с Зиной привёл какой-то Володя… а кроме имени Лев Викторович об этом человеке, увы, ничего вспомнить не смог. Но, как бы там ни было, – "Я, друзья, приехал на Москву…"

Говорят, что Северный недолюбливал первопрестольную. Вполне возможно. Ленинградец, если не по рождению, то по душе, – он, как и все жители Северной столицы, считал свой город лучшим в мире, единственным и неповторимым. Разве что ещё Одесса вызывала у него тёплые чувства. Космополит по судьбе, он отнюдь не "исколесил страну от Кушки до Чукотки", как считали многие. Может быть, именно здесь следует искать корни его баек о военной службе во Вьетнаме и командировке в Канаду? Сочинять что-то про Ашхабад или, скажем, Нижний Тагил – смысла нет. Неинтересно, да и вдруг нарвёшься на того, кто был там на самом деле… А Вьетнам – поди проверь! На самом же деле, города, в которых он побывал, можно пересчитать по пальцам. А больше одного раза – всего в нескольких. Среди них и Москва. Но, как ни странно, Северный очень редко рассказывал о своих посещениях столицы и почти никогда не упоминал её на концертах. Разве что: "Очень в Москве меня почему-то полюбили…" Хотя ему было что рассказать.

Например, о своих встречах с хоккеистами ЦСКА, одна из которых состоялась на квартире у Генриха Сечкина. Не со всей, конечно, командой… Но был среди них, например, Владимир Лутченко – лучший левый защитник Союза, двукратный олимпийский и семикратный чемпион мира на тот момент! В те времена, в отличие от нынешних, имена хоккеистов сборной знали все – от мала до велика. И такое знакомство что-то да значило… Был и двадцатилетний, очень скромный парнишка, получивший в тот год свою первую чемпионскую медаль – Слава Фетисов. В будущем, как известно, – звезда мирового уровня, один из лучших защитников за всю историю хоккея, и, наконец, председатель Госкомспорта России! Но вот почему Аркадий никогда не рассказывал об этом? Если отбросить версии из области фантастики, то напрашивается только один вариант: он просто боялся подвести людей… Прекрасно, видимо, понимая, что навряд ли орденоносного Лутченко кто-то погладит по головке за знакомство с подпольным менестрелем. Гораздо безопаснее и, опять же, интереснее – рассказывать таинственные байки о концертах для дипломатического корпуса и высокопоставленных вельмож и их детей: "Сам сын Громыки был…" Может быть, при том и не ведая – был ли вообще сын у Андрея Андреевича. Хотя, какая разница – считал ведь кое-кто на полном серьёзе, что Северный сам – сын Микояна… Так что – нормально. Концерт, так сказать, "в узком кругу" – сын Микояна поёт для сына Громыко. Вполне в порядке вещей и в духе времени…

Но в духе ли самого Аркадия? Загнанный в подполье, причём не только и не столько властью, как всяческой "околомузыкальной" шушерой, прятавшей его от всех и вся, он постоянно пытается вырваться из порочного круга домашних концертов и кустарных студий. И спеть, наконец, для людей и "на людях". Отсюда его бесконечные метания, попытки знакомств с какими-то, по его мнению, "нужными и важными" людьми и всё более и более частые уходы в многодневные "гастроли" по кабакам и весям. Но ничего не получается… Он уже начинает становиться легендой, ещё при жизни. Давняя задумка Фукса совершенно неожиданно оборачивается совсем другой стороной. В реального Аркадия Звездина уже никто не верит и не хочет верить, он уже никому не нужен. А нужен всем только Северный. Который то ли давно умер, то ли уехал в края далёкие… "Легенда" не может жить с тобой в одном доме и ходить с тобой по одним и тем же улицам. Иначе – это уже и не Легенда вовсе. Всё. Ты уже "в образе". И будь любезен – придерживайся этого самого образа, тем более, что он самим тобой и создан: "Мне надо сказать – в Австралии ждут на гастроли… Я там лапшу-то навешаю…" И из этой двойственности Звездину-Северному уже никогда не вырваться. Стремясь вновь обрести себя в реальности и в людях, он неосознанно, "по привычке", продолжает творить себя в легенде. Уходя из серых сумерек советского подполья в яркие краски своих собственных фантазий о заграницах и важных персонах. Всё это к тому же дополнительно расцвечивается и причудливо преломляется в его сознании под влиянием постоянных вливаний в себя огромных доз алкоголя. Он уже, похоже, сам начинает верить в то, что ему рассказывают о Северном…

Но нам пора вернуться к действительным событиям того периода жизни Аркадия в Москве. Тем более что действительность тоже оказалась весьма примечательна и необычна. Этой зимой целая команда московских коллекционеров и коммерсантов организует ряд подпольных концертов певца по различным московским и подмосковным кабакам, в том числе и в знаменитой "Руси", где Аркадий пел опять же для хоккеистов сборной и ЦСКА. Об этом, в отличие от других подобных историй, доподлинно известно. Сохранились фотографии с того памятного вечера, а также воспоминания Льва Орлова и Генриха Сечкина, которые, кроме того, попытались записать домашние концерты Северного под две гитары. Но, по техническим причинам, записи получились не очень качественными, хотя и сохранились. Генрих Соломонович, сам профессиональный гитарист, так вспоминает об этом: "Аркадий мешал мне играть, а я мешал ему петь…" А наиболее примечательным в этих записи являются резкие высказывания Северного в адрес В. Высоцкого, о которых мы уже упоминали в этой главе…

Прочие бытовые подробности жизни Аркадия на квартире Г. С. Сечкина, пожалуй, не являются настолько оригинальными, чтобы на них останавливаться подробно. Разве что случай с французским коньяком, который, по словам Сечкина, Аркадий очень любил. У Генриха Соломоновича был изрядный запас, но отдавать его Аркадию сразу целиком хозяин не хотел. Коньяк был спрятан за тяжеленный старинный шкаф… но Аркадий его, тем не менее, там нашёл. Впрочем, в этой истории более интересны комментарии Сечкина и Орлова. Никто тогда ни в чём не упрекнул Аркадия; так же, как и другом случае, когда он уснул с непотушенной сигаретой и чуть не наделал пожар. Его просто принимали таким, каков он есть…

А дальше мы снова вынуждены признать, что следы Северного теряются, и обстоятельства его отъезда из Москвы точно так же покрыты мраком неизвестности, как и обстоятельства приезда… Соответственно, и дальнейший его путь нам неизвестен. Все версии в данном случае равновероятны. Может быть, он поехал в Одессу, а может – в Питер; может, в Ростов, а может… и в Крым. При чём здесь Ростов и Крым, мы расскажем чуть ниже. А в Питер, судя по всему, Аркадий в тот период заезжал совсем ненадолго. Никаких записей в Ленинграде в это время сделано не было, и рассказов о каких-то событиях из жизни Аркадия, которые можно было бы уверенно отнести к этому времени, нет. Но в Ленинграде он всё-таки был. Мы располагаем достоверной информацией, что осенью или в самом начале зимы 1978 года Северный вторично посетил Нарву в компании с Тихомировым и Раменским, а уж это он вряд ли мог сделать, не заехав в Ленинград. Но, к сожалению, точную дату этого визита нам установить не удалось, и пока даже нельзя определённо сказать, было ли это до поездки в Москву, или после.

О пребывании Северного в Нарве в конце 1978 года рассказывали музыканты из ансамбля "Старого кафе",  – того самого ансамбля под управлением Николая Лысикова, с которым, как вы помните, Тихомиров и Раменский в начале года планировали сделать запись Аркадия. Естественно, что в этот приезд Аркадий снова встречается со старыми друзьями из ансамбля. Состоялись и ресторанные выступления Северного. Одно из них было всё в том же "Старом кафе", о чём есть многочисленные свидетельства очевидцев, как из числа музыкантов, так и зрителей. Другое – в ресторане "Балтика"; но о нём, к сожалению, сведения скудны. А в воспоминаниях о выступлении Северного в "Старом кафе" есть несколько весьма любопытных моментов. Например, рассказ о том, как Аркадий пел… классические итальянские романсы, причём настоящим оперным голосом! Любопытная иллюстрация к тому, как трансформируются со временем людские воспоминания, как далеко они убегают от того, что было на самом деле… "Оперный голос" появился просто потому, что Аркадию пришлось тогда петь в непривычной тональности, на грани баса. Дело в том, что Аркадий пел песни на стихи Раменского, которые, как мы уже говорили, ещё с начала 1978 года вошли в репертуар ансамбля "Старого кафе". И все оркестровки были у них прописаны под голос Николая Лысикова. А во время выступления Аркадия тональность менять не стали… Вот и пришлось ему демонстрировать такую широту диапазона своего голоса. Ну, а "итальянская" тема возникла, судя по всему, из-за спетого Северным всего-навсего одного куплета на итальянском, а может – и "псевдоитальянском" языке в песне на стихи Раменского "Часто ночами, ища покоя", положенной на хорошо известную в 60-е годы итальянскую мелодию "Guarda che luna" Джорджио Малгони.

К сожалению, запись тех ресторанных  "концертов" не производилась, – для этого в кафе не было ни аппаратуры, ни соответствующих условий. Однако в этот приезд Северного в Нарве всё-таки записывали. Гитарист ансамбля Василий С. рассказывает, что Николай Лысиков неоднократно приглашал Аркадия к себе домой, чтобы записать его под гитару, и даже приходил к Аркадию в гостиничный номер с магнитофоном. Но следы этих записей разыскать не удалось. Николай Лысиков умер в 1998 году, и судьба его фонотеки неизвестна…

В Нарве Северный пробыл недолго; по всем прикидкам – не больше недели. Куда он поехал потом? Скорее всего, в Ленинград… Собственно, тут особо гадать и не приходится, потому что на помощь приходит география: ведь вариантов пути из Нарвы не так уж и много. Куда бы Аркадий в конечном итоге не направлялся, для начала он мог попасть из Нарвы только в один из двух городов: или в Таллинн, или в Ленинград. А поскольку о пребывании Аркадия Северного в эстонской столице никаких достоверных данных нет, остаётся предположить, что из Нарвы Аркадий отправился всё-таки в Питер… Но, как мы уже говорили, в конце 1978 года Питер мог быть для Северного разве что "транзитным пунктом". Трудно же, в самом деле, предположить, что ни Сергей Иванович Маклаков, ни Владимир Тихомиров не использовали бы более-менее длительное пребывание Аркадия в родном городе для того, чтобы сделать хотя бы одну запись! Ведь Сергей Иванович в это время вовсе не собирался сворачивать свою "продюсерскую" деятельность. Скорее, наоборот.

28 декабря 1978 года Маклаков и Мазурин записывают в Питере концерт Виталия Крестовского с ансамблем "Крёстные отцы". Позже сам Аркадий так говорил о причине появления этой записи: "По "Би-Би-Си" передали, что Аркадий Северный повесился". И далее объяснял, что поскольку Крестовский мог копировать его голос один к одному, Мазурин и предложил Маклакову сделать концерт этого исполнителя. Скорее всего, это был просто очередной прикол Северного, хотя, может быть, и ходили такие слухи по просторам страны. А в самом деле – что же ещё оставалось Сергею Ивановичу делать? Аркадий невесть куда пропал, не может же "фирма" простаивать! Вот и запустили новый проект. Жаль только, что не получил он, практически, дальнейшего развития… Крестовский действительно был очень интересным и самобытным исполнителем, но рассказ о нём мы оставим для другой книги.

А пока вернёмся к Аркадию, и его скитаниям по Союзу, последовательность которых мы так и не смогли точно восстановить. И никаких подробностей об отношениях Аркадия и Зинаиды тоже пока выяснить не удалось… Есть воспоминания, что в Нарву Аркадий приезжал один, но достаточно ли этого, чтобы делать выводы? Оставим всё это будущим исследователям. Мы же можем констатировать только один достоверный факт: в декабре 1978 года Северный снова в Одессе. Но прежде, чем перейти к этому, мы хотим, как и обещали, рассказать про Крым, и сказать несколько слов об одной записи, состоявшейся, вероятно, примерно в это же время, в конце 1978 года…

Это запись с ансамблем "Аэлита" – пожалуй, наиболее загадочная запись из всей оркестровой концертографии Северного. Об её истории и организаторах практически ничего неизвестно, и даже датировка её до сих пор остается спорной. У некоторых коллекционеров она датируется июлем 1978 года, у других – зимой 1978-го…  Но надо заметить, что "зимнюю версию" подтверждают и некоторые косвенные признаки. Во-первых, слова Северного, сказанные во вступлении к концерту: "Зима есть зимой, а Крым – Крымом". А во-вторых, через год, в конце 1979-го, Северный рассказывал на одной записи, что "с 1978 на 1979 год… писал концерт в Феодосии". Запись "Аэлиты", как следует из вступления к концерту, как раз и происходит в "старинном городе Кáфе", то есть – в нынешней Феодосии… Впрочем, надо сказать, что о месте проведения записи мы тоже можем говорить лишь с малой степенью определённости. О  многих поездках Северного почти не сохранилось никакой информации. Что поделаешь! – большинство из них организовывалось в обстановке глубокой конспирации. Во-первых, время было такое конспиративное, во-вторых – Её Величество Конкуренция… А, в-третьих, и сами участники и организаторы концертов сочиняли всевозможные байки о месте записи, то ли по причине той же самой конспирации, то ли просто хохмы ради. Вот и поди, проверь теперь, был этот концерт в той самой Кáфе или, всё-таки, на какой-то одесской хате…

Так что нам так и не удалось узнать, кто организовал запись, и откуда были музыканты, собравшиеся в ансамбль на этот раз. Но очевидно, что это были профессионалы, хорошо чувствующие блатную музыку, и достаточно красиво её изображающие, причём в "старинном", классическом стиле. Что было несколько неожиданно: всё-таки тогда в провинциальных ресторанах как-то "моднее" было аранжировать блатняк в стиле электроВИА. Но мода – модой, а классика – классикой; и, видимо, организаторы концерта прекрасно понимали, какая музыка лучше подходит для сопровождения знаменитого шансонье Северного. И концерт получился достаточно интересный, несмотря на то, что здесь не прозвучало практически ни одной песни, которой Северный не пел бы раньше. Только одна песня Коцишевского, очередная "музыкальная разборка". Но, всё-таки, в хорошем сопровождении можно было слушать и вторые, и третьи варианты исполнения одних и тех же песен, – ведь исполнительский шарм и кураж у Аркадия каждый раз сверкали какими-то новыми гранями:

 

Я больной, разбиты грудь и ноги,

Пред собой я вижу три пути.

И стою один на перекрёстке,

И не знаю – мне куда пойти…

 

Остается надеяться, что об истории "Аэлиты" когда-нибудь всё-таки появится более определённая информация. Мы же, наконец, перейдём к известным нам фактам жизни Аркадия Северного в конце 1978 года.

Итак, в декабре Аркадий снова в Одессе. Тому свидетельство – запись концерта "На стихи Есенина". Произошёл ли уже к тому времени разрыв с Зиной? Вполне вероятно…  Вроде бы, косвенно это подтверждает брань самого Аркадия в её адрес во время исполнения песни "Сыпь, гармоника. Скука, скука…" Хотя, наверное, этого всё-таки мало для однозначного утверждения. Однако эта запись оставляет ещё немало загадок… Физическое состояние Аркадия уже совсем на пределе, это чувствуется буквально в каждой песне, а под стать состоянию и настроение. Такого надрыва у Аркадия никогда до этого не было, – да это даже и не надрыв уже, а что-то почти психоделическое. Взять хотя бы песню "Не жалею, не зову, не плачу…" – Северный явно исполняет её "на автомате", с какими-то своими, одному ему известными мыслями и словами, идущими из подсознания… Наверное, многие недоумевали над тем, как Аркадия в этой песне просто заклинивает на странном и непонятном слове "благогословно". Сам-то он объяснял, что это просто до идиотов не доходит, но… Возможно, что это уже не обычная оговорка или импровизация Аркадия, когда-то так восхищавшие некоторых слушателей…

Вот что мы выловили на эту тему во Всемирной Паутине: "Северный – гениальный русский скоморох, а значит и (может быть, неосознанно) шаман. Его оговорки, его алкогольный транс – это советская алкогольная тантра 70-х годов".* Что-то, безусловно, есть в этом утверждении, – хотя, честно говоря, в тантрах, мантрах и прочем мракобесии мы разбираемся слабо. Но нельзя же отрицать, что в творчестве Аркадия Северного, в магии его голоса было нечто, необъяснимое простой логикой… Ведь мы ж и сами не знаем – чем конкретно нас так "цепляют" те или иные скоморошьи штучки Северного, это происходит на абсолютно иррациональном уровне. Не знал, видимо, этого и сам Северный. "Ты знаешь, как надо петь, а я – чувствую", – так говорил он профессионалам, пытавшимся его "поправлять". Однако, как бы там ни было, надо признать: Северному подчас удавалось в пении то, что дано в этом мире очень немногим. Нисходило ли что-то на него свыше, или же здесь было нечто иное… А, впрочем, кому ж это всё ведомо? И вот в этом "Есенинском" концерте как раз таки начало твориться вот такое – совершенно новое и запредельное. Но мы опять-таки не берёмся судить: проявился ли тут в полный рост этот самый шаманский транс, или наоборот – здесь уже иссякло всё великолепие импровизаций, и началось, как говорят врачи, общее психическое расстройство на фоне длительного злоупотребления, вовсе безо всякой мистической подкладки…

К сожалению, мы почти ничего не знаем об истории записи этого концерта. Почему организаторами было принято решение о таком простом музыкальном сопровождении, как гитара и аккордеон: из желания сделать "ретро-стилизацию", или просто потому, что не нашлось музыкантов на нормальный состав? И откуда взялась идея сделать целый концерт на стихи Есенина? Может, просто из желания сотворить нечто оригинальное, – а жанровых песен, ещё не звучавших в репертуаре Северного, в запасе не нашлось. Не было у одесситов и своего Раменского. Вот в итоге "творческого поиска" и решено было обратиться к бессмертной поэзии Сергея Есенина… Хотя, конечно, сама по себе мысль была абсолютно не новая, проэксплуатированная ещё в калятинских концертах. Но здесь всё-таки было спето несколько оригинальных песен, на те стихи Есенина, которые никогда ранее под музыку не звучали…

Но главное, вероятно, всё-таки в том, что и самому Аркадию эта упадочническая поэзия, как мы уже говорили, сейчас очень созвучна… "Ребята! Вы меня простите… Я прощаюсь с вами этой песней Есенина, которую он написал в последний момент", – говорит Северный перед тем как исполнить "До свиданья, друг мой, до свиданья…" Он как будто уже знает, что действительно пришло время прощаться… Аркадий ещё вернётся в Одессу, но время прощаний уже наступило. Дальше всё уже будет в последний раз.
 

---